Они поднялись следом. Из люка бесшумно и совершенно
неожиданно, как театральный черт, возник второй китаец, что-то вежливо
прошипел, поклонился, давая Мазуру пройти.
– Иди, иди, – Мэй Лань легонько подтолкнула его к
люку. – Если тебе не понравится подарок, я...
Сразу несколько событий произошло одновременно.
И ему бы наверняка тут и пришли кранты, если бы не был
готов, давненько готов...
Раскуренная трубочка полетела Пьеру в лицо, и, когда тот
инстинктивно заслонился ладонями, китаец неуловимым прыжком оказался за его
спиной, ударил носком в сгиб колена, накинул на шею тонкую петлю – и в тот же
самый миг, если не раньше, п о ш е л предназначенный Мазуру удар...
Но он чего-то такого ждал – и успел уклониться, уйти влево.
Мэй Лань промахнулась сантиметров на десять, и ребро ее ладони попало не по
сонной артерии, по самой макушке чиркнуло, так что не было ни боли, ни урона...
Он, оттолкнувшись правой ногой от мачты, сам нанес удар...
В пустоту. Девушка уклонилась так молниеносно и ловко, что
он едва не полетел кубарем, – удар-то был во всю силушку...
Н-на! Вот револьвер у нее удалось выбить ударом ноги, и он
полетел за борт. Мазур кинулся к душившему Пьера китайцу, но на пути встал
второй. Все происходило слишком быстро и яростно, чтобы чувствовать боль от
ударов... Мазур все же достал узкоглазого, у б о й н о достал, в секунду
развернул его обмякающее тело так, чтобы в свежеиспеченного покойника
впечаталась нанесшая удар ногой Мэй Лань...
Получилось. Удар ногой достался мертвецу, коего такие
пустяки уже не волновали, а девушка потеряла пару секунд... Мазур ими
воспользовался на полную – второй китаец только-только успел выпустить шнурок,
а более ничего и не успел, Мазур уложил его рядом с хрипевшим французом,
развернулся в боевой стойке...
Мэй Лань стояла метрах в двух от него в какой-то там
заковыристой позе – то ли «похмельной обезьяны», то ли «поносившего журавля».
Шутки шутками, а Мазур уже понял: с е й ч а с нельзя делать никаких скидок на
прекрасный пол, девка великолепно владеет боевой рукопашкой, и нужно из кожи
вон вылезти, если хочешь остаться живым...
Она налетела, как порыв штормового ветра. Молниеносный обмен
ударами, ужимки и прыжки... По нулям. Отступив на шаг, Мазур лишь уверился в
прежнем убеждении: какое там, на хрен, нежное создание, зверь дикий, смертушка
твоя при оплошности...
И снова – обмен ударами, жуткий танец на колыхавшейся
палубе. Ей, стерве, было легче – она в темном, ее труднее фиксировать глазом, а
вот Мазур, как идиот из анекдота, весь в белом, что ночью, особенно лунной,
идет только во вред...
– Ах ты ж, тварь... – выдохнул он, сплюнув кровь
из рассеченной губы.
– Ну-ну... – произнесла она почти спокойно, и г р
а я гибким телом в ложных выпадах. – Ну-ну... Иди сюда, загадочная
личность...
Каскад ударов, пируэтов и прыжков... Мазур ее легонько
зацепил, но в ответ сам получил качественно. Они кружили по палубе, как два
схлестнувшихся насмерть зверя – какими сейчас и были, честно говоря, – и
Мазур отметил самой трезвомыслящей частичкой сознания, что старина Пьер не
шевелится, не издает ни звука, так что с ним, очень похоже, кончено, а вот
китайцев было только двое, иначе непременно налетел бы еще кто-то...
Побарахтаемся?
Но он, как ни старался, как ни выкладывался, не мог одолеть.
Она, впрочем, тоже. Зыбкое равновесие пока что...
– Ну и? – выдохнул Мазур, уйдя от удара – е л е
уйдя, м-мать! – и отступив к борту. – Не возьмешь ведь...
– Возьму, – пообещала она столь же хрипло. –
Измотаю, сучонок...
– Может, договоримся?
– Не я решаю, не я...
– Сдохнешь ведь.
– Измотаю...
Мазур, словно бы только сейчас спохватившись, рывком
выхватил револьвер, взвел курок и, прибавив в голос тупого, нерассуждающего
превосходства, громко приказал:
– Подними руки, стерва! Не подумала об этом, а?
Она рассмеялась – сдавленно, но вполне искренне, на миг п о
п л ы л а, сбилась с ритма...
А в следующую секунду тяжелый револьвер полетел ей в лицо,
словно самое примитивное метательное оружие.
Вот этого она точно не ожидала – и Мазур вовсю использовал
свой единственный шанс, ринулся вперед, пока она уклонялась от тяжелого куска
железа, зашел справа, пригнулся, выпрямился, ударил раз и два... Отпрыгнул.
Она еще стояла у борта, еще не уронила руки, тело еще не
понимало, что уже мертво, что шейные позвонки перебиты, что второй удар
пришелся по сонной артерии...
И в этот миг в нее метко и жестоко угодила автоматная
очередь – совершенно бесшумно, но Мазур-то видел, как пули бьют в грудь и
лицо... Тело Мэй Лань запрокинулось назад, окончательно выйдя из равновесия,
подламываясь в коленках, навзничь, затылком вперед она рухнула за борт.
И был шумный всплеск, показавшийся Мазуру громом. Он стоял
на том же месте, все осознавал, но не мог пошевелиться, в тупом оцепенении то
ли облегченно, то ли с надрывной тоской подумав: нежная и удивительная, как
говорил Остап, нежная и удивительная, да...
– Кирилл, мать твою! Живой?
Со стороны бараков бежали трое. Лаврик первым взлетел по
сходням, опустил коротышку-автомат с матово блеснувшим в лунном свете
глушителем, сказал сварливо:
– Ну, что стоишь, как засватанный? Скажи дяде спасибо.
Шустрая была девка... И в черное вырядилась по уму, я никак не мог ее
выцелить... – Он свободной рукой схватил Мазура за грудки и встряхнул как
следует: – Ну? Что у тебя? Что сказал Зыонг?
– А сам не мог спросить? – вяло произнес Мазур,
все еще не в силах стряхнуть тоскливое оцепенение. – Коли вы следили...
– Не уследили, – быстро сказал Лаврик. –
Через полчаса после вашего визита Зыонга умыкнули какие-то шустрые ребята...
Ну?!
– Что вы от него узнали? – резко спросил господин
Герберт. Ага, и этот здесь, а вот третий Мазуру решительно незнаком...
– Да погодите вы, – с ухмылкой сказал
Лаврик. – Он, похоже, в себя никак прийти не может...
– Так пусть приходит побыстрее! – чуть ли не
истерично вскрикнул Герберт. – Здесь нельзя задерживаться, не хватало еще,
чтобы они проследили шхуну, а они могли... Давай!
Безмолвный третий отвернулся, сунул два пальца в рот и
испустил пронзительный свист. Возле барака заворчал мотор, показался открытый
джип, летевший прямо к сходням.
Мазур сделал шаг в сторону, всмотрелся. Старина Пьер смотрел
в ночное небо широко раскрытыми, неподвижными глазами, и в них отражалась луна.
Единственный, кого стоило пожалеть, – случайная соринка меж могучих
жерновов, размололи и не заметили...
Что-то твердое было под ногой. Нагнувшись, Мазур поднял
индокитайскую медаль на разорванной тонкой цепочке – и, зажав ее в кулаке,
стоял столбом, пытаясь разобраться в мыслях и ощущениях.
