— Как ужасно, — вздохнула она, — что мы должны приспосабливаться и идти на компромиссы, поскольку окружающие не желают признавать, что все люди разные. И ты не страдаешь оттого, что приходится прятаться, как только хочется заняться любимым делом?
— Нет, удовольствия от этого не меньше, просто не люблю шпилек да подковырок. К сожалению, твои увлечения не так легко скрыть. Вот тут и нужны уступки. Если бы ты смирилась с тем, что не всегда можешь заниматься тем, чем желаешь, думаю, что была бы куда счастливее, Мили.
— Я уже осознала это и, как ни странно, на примере другой, похожей на меня девочки, которая умеет приспособиться к обстоятельствам и все же наслаждается пусть и ограниченной, но свободой. И я, с тех пор как приехала сюда, уже почти привыкла носить эти неудобные блио. Честное слово, не хочу видеть, как леди Энн хмурится, когда я в мужской одежде. Но я не так легко сдаюсь. Просто полюбила ее и не хочу разочаровывать.
Найджел одарил ее сияющей улыбкой:
— Не можешь представить, как я жаждал услышать это…
— Ничего подобного, я не сказала, что полностью исправилась, — проворчала Милисент.
Найджел усмехнулся. Милисент сдалась и улыбнулась в ответ, благодарная, что отец, хоть и на короткое время, отвлек ее от завтрашнего дня и мыслей о венчании.
Глава 45
Джоан собственноручно сшила свадебную одежду Милисент, отказавшись от чьей-либо помощи. Из-под ее рук вышло великолепное блио из желтовато-зеленого бархата, достойное королевы, богато украшенное драгоценными камнями и вышитое золотой канителью. Вместе с мантией такого же бархата, нижней туникой из золотистого атласа и тяжелым золотым поясом-цепью наряд весил почти столько же, сколько сама Милисент, поэтому ей не слишком хотелось его надевать. Однако она никогда не призналась бы в этом сестре, вложившей столько любви в прекрасное создание своего швейного искусства.
Но прежде чем дамы леди Энн появились, дабы присутствовать при одевании невесты и помочь словом и делом, веселый юный паж в тюрбане принес другой костюм, перевязанный кружевными лентами и покоившийся на атласной подушке с бахромой.
— Дар от вашего отца, — коротко объявил он.
Развязав ленты, Милисент развернула блио из чудесной переливчатой ткани, хранившейся до сих пор среди отцовских сокровищ, привезенных из Святой Земли. В детстве она часами простаивала, любуясь блестящей материей. Мягкая, как пух, легкая, как шелк, она сверкала в утреннем свете так ослепительно, что не требовала никаких иных украшений, если не считать двух рядов мелких речных жемчужин, идущих по вырезу. Нижняя туника была из белоснежного шелка, расшитого серебряной нитью, отчего тоже блестела.
Джоан, разумеется, разочарованно вздохнула, рассматривая оба платья, разложенных на кровати.
— Не пойму, зачем папа велел сшить еще одно, прекрасно зная, что я не позволю тебе появиться на свадьбе в шоссах. И оно слишком тонкое для зимней погоды.
— Ничего страшного, если надеть теплый плащ, — отмахнулась Милисент и благоговейно прошептала: — Только не смейся, но я думаю, что папа сам его сшил.
Джоан искоса взглянула на сестру и спокойно заметила:
— Кажется, я не так тебя расслышала.
— Так. Я сказала почти то же самое вчера вечером, когда он признался, что любит рукодельничать и даже наряжал в свое время нашу матушку.
— Что за странные шутки, — рассердилась Джоан. — Конечно, хорошо, что твое волнение немного улеглось, но все же нужно знать меру…
— Посмотри на меня, — перебила Милисент. — Похоже, что я шучу? Поверь, именно он и сшил наряд. Взгляни на швы. Кто в Данбере, кроме тебя, конечно, способен так орудовать иглой? И кому, кроме тебя, он доверил бы ткань, которую хранил в сундуке еще со времен крестового похода?
Джоан подняла подол блио и пощупала материю.
— Никому, по крайней мере в Данбере. Но ведь он мог и найти кого-то в округе. Впрочем, это и не важно. Ты должна надеть его подарок.
— Ты никак брала у меня уроки упрямства? — хмыкнула Милисент. — Не беспокойся, у меня будет немало возможностей носить и твое блио. Сама видишь, эти де Торпы принимают у себя даже королей.
Несколько умиротворенная, Джоан шутливо ткнула сестру локтем в бок.
— Все равно ты замерзнешь по пути в церковь.
— Ну, ты этого не допустишь, — хихикнула Милисент. — И наверняка обрядишь меня в свой самый толстый плащ.
— Да, и тот, который идеально подойдет к платью: из двустороннего белого бархата с песцовой опушкой.
Болтовня с сестрой и вправду отвлекла Милисент, но тревога возвратилась с новой силой, как только шумной толпой вошли дамы. Скоро, слишком скоро ее облачили в свадебный наряд, и процессия направилась к церкви. И не успела она оглянуться, как стала законной женой Вулфрика де Торпа.
Этот день почти не отложился в памяти Милисент. Девушка шагала, говорила, отвечала на вопросы, давала обеты верности мужу словно в тумане. Сбылись ее самые дурные предчувствия, и впереди — лишь мрак неизвестности и тоска. Дорога к церкви, длинная месса, наставления священника… будто в дурном сне. Даже празднество в большом зале воспринималось как громкий шум и грубые пьяные выкрики — гости и родственники от души веселились… Все, кроме нее.
Последовавшая затем унизительная церемония проводов новобрачных в постель, когда десятки любопытных глаз ощупывали обнаженное тело девушки в поисках воображаемых увечий, уродств или недостатков, позволявших жениху с чистой совестью отказаться от нежеланной невесты, как ни странно, совершенно ее не тронула. Единственным утешением было то, что ни свадьба, ни этот ужас не оставили в душе никаких следов.
Наконец новобрачные остались вдвоем.
— Я уже говорил сегодня, как ты прекрасна? — осведомился Вулфрик — первая фраза, которую отчетливо расслышала Милисент. До сих пор реплики сливались в ее ушах в неясный гул.
— Не помню.
— Шучу, жена. Разве не я твердил это с самого утра? Ты действительно не помнишь? — удивился Вулфрик.
— Конечно, помню, просто капризничаю, — вымученно улыбнулась она. Интересно, что еще было ей сказано за эти долгие часы? Она словно превратилась в камень, бесчувственную скалу, и ничто ее не трогало!
Неожиданно Милисент сообразила, что немного пьяна, хотя не могла точно сказать, пила ли вино. Как неприятно сознавать, что весь день будто прошел мимо нее, как в бреду. И теперь обнаружить, что лежишь в постели в чем мать родила с голым мужчиной! Неужели она уже стала женщиной? Он взял ее или все еще впереди? Как бы она хотела оказаться за тридевять земель отсюда!
— Мы… уже все кончено? — робко пробормотала она.
Вулфрик рассмеялся. Милисент насупилась. Что тут забавного?
— Как ни хотелось бы потерпеть, пока винные пары выветрятся у тебя из головы, я понял, что не могу больше ждать. И без того, кажется, ожидание тянулось вечно. Совершенно безвыходное положение, не находишь?
