— Не будь смешной, Шейла. Я никогда не настраиваюсь против человека прежде, чем встречусь с ним.
— Ну что ж, все когда-нибудь бывает впервые. Да я знаю, в чем дело. Ты ревнуешь! В этот раз у тебя для этого серьезная причина. Ты знал, что из прежних ни один для меня ничего не значил, даже Эндрю. Впервые в жизни я полюбила, и вот тут ты пришел в ярость. Ты почуял опасность, ты заранее ненавидел того, кого я полюблю. А почему? Да потому, что боялся, что я буду любить его больше, чем тебя!
Они и раньше часто ссорились. Оба легко заводились, выходили из себя, бурно выясняли отношения и через несколько минут уже не помнили, с чего начался спор. Но в этот раз все было иначе.
— Мы говорим не о любви, — сказал Вексфорд. — Мы говорим о здравом смысле и разумном поведении. Ты загубила лучшую роль из всех, что тебе до сих пор предлагали, ради того, чтобы тащиться к черту на рога с этим…
— Не смей! Не оскорбляй его!
— При всем желании не мог бы его оскорбить. Чем оскорбишь такого подонка? Этого пьяного матерящегося клоуна? Да самое грязное ругательство, какое я могу придумать, ему только польстит!
— О господи! Что бы я там ни унаследовала от тебя, я счастлива, что не твой язык! Послушай, отец…
Вексфорд разразился смехом.
— «Отец»? С каких это пор ты зовешь меня «отец»?
— Прекрасно, я никак не буду тебя звать! Послушай меня, ладно? Я люблю его всем сердцем! И никогда не покину его!
— Ты не на сцене в «Оливье», — сказал Вексфорд как можно более гадким тоном и, услышав, как Шейла задохнулась от гнева, продолжил: — И если ты не переценишь своего поведения, я сомневаюсь, что ты когда-нибудь очутишься там снова…
— Интересно, — сказала Шейла сухо (как много все-таки она взяла от него!), — ты вообще задумывался о том, как это необычно, когда взрослая дочь так близка с родителями, как были мы с вами, когда я вам звонила по два раза на неделе, постоянно заезжала… Ты никогда не задавался вопросом, почему так?
— Никогда. Я знал, почему это так. Потому что мы всегда любили тебя, были к тебе добры, ласкали тебя и избаловали до крайности, позволили тебе вытирать об нас ноги, и вот теперь, когда я собрался с духом, чтобы сказать тебе горькую правду — о тебе и этом мерзком маленьком недо…
Ему не удалось закончить фразу. Что бы он там ни намеревался объявить, для чего бы ни собирался с духом, он не добрался до этого, а теперь уже и забыл, что хотел сказать. Не успел он договорить слово, Шейла швырнула трубку.
Вексфорд понимал, что не стоило так разговаривать. Давным-давно от своей матери он слышал такую формулу раскаяния (очевидно, она была в ходу в годы ее молодости): «Беру назад все, что сказала!» Если бы только можно было отозвать назад все, что ты сказал! Произнес мамину волшебную фразу и стер оскорбления, зачеркнул насмешки, и будто не было тех пяти минут. Только не бывать этому, и никто лучше него не знает, что ни одно сказанное слово не пропадает, покуда не придет тот день, в который забывается все: и слова, и дела, и все, что было в человеческой жизни.
Телефон лежал у него в кармане. В поезде многие говорили по мобильным телефонам — по большей части, мужчины вели деловые разговоры. Еще недавно это было в новинку, теперь же — в порядке вещей. Он мог бы позвонить Шейле. Сейчас она, скорее всего, дома. Но услышав его голос, она сразу бросит трубку. Вексфорд, которого обычно не заботило, что подумают о нем другие, совсем не хотел, чтобы соседи по вагону увидели, какое лицо у него будет в этот момент.
Приехала тележка с кофе и вездесущими бутербродами — туг были и те, которые Вексфорд любил, в треугольных пластиковых коробочках. Все люди в мире — вернее, все, которые едят — делятся на две категории: на тех, кто, страдая, ест, чтобы успокоиться, и тех, кто от переживаний теряет аппетит. Вексфорд принадлежал к первой группе. Хотя инспектор завтракал и собирался вскоре съесть ланч, он все равно купил сэндвич с яйцом и беконом и благодарно съел, с надеждой думая о том, что в «Ройял Оук» его ждет такое, что немного отвлечет его от мыслей о Шейле.
В Крю инспектор сел в такси. Водитель знал о местной тюрьме все от и до. Где она находится, каковы особенности режима… Кого ему тут в основном приходится возить? — подумал Вексфорд. Не иначе посетителей — жен и подружек заключенных. Год или два назад здесь выдвигали предложение разрешить «супружеские свидания наедине», но на него благоразумно наложили вето. Секс закономерно находится в самом верху списка удовольствий, запрещенных в тюрьме.
Тюрьма оказалась довольно далеко за городом, она стояла, как рассказал таксист, в долине реки Уилок. Название «Ройял Оук», сообщил шофер тоном экскурсовода, происходит от старого дуба, давным-давно исчезнувшего, в ветвях которого однажды спрятался от врагов король Карл. Какой именно Карл, таксист не сказал, и Вексфорд позабавился тому, сколько таких деревьев росло и растет по всей Англии — наверное, их никак не меньше, чем кроватей, в которых спала Елизавета Первая. Одно точно такое дерево было в Черитонском лесу — поляна под ним служила популярным местом для пикников. Бедняга Карл, должно быть, потратил многие годы своей жизни, взбираясь на все эти дубы.
Огромная, бесконечная и тоскливая стена — определенно, самая длинная ограда в Средней Англии. Вокруг ни деревца. Местность, в которой расположилась эта кучка бурых краснокирпичных строений, была столь голой и пустынной, что название ее звучало как анекдот. «Королевская тюрьма «Ройял Оук»…
Инспектор прибыл на место. Вернется ли за ним такси? Водитель вручил Вексфорду визитку фирмы — стоит только позвонить — и довольно поспешно скрылся, будто боялся, что если задержится хоть на минуту, рискует вовсе не уехать отсюда.
Комендант по имени Дэвид Кэрнз угостил инспектора чашкой кофе в довольно уютной комнате с ковром на полу и плакатами в рамочках на стенах. В остальном комната выглядела как любое помещение такого сорта, только пахло здесь немного получше. Кэрнз высказал предположение, что инспектор, должно быть, все знает о тюрьме «Ройял Оук», и Вексфорд ответил, что, пожалуй, да. Это не помешало Кэрнзу добавить к кофе рассказ о своей тюрьме и о том, как она выживает вопреки неодобрению властей и недовольству министерства внутренних дел. Этот идеалист с горящими глазами явно гордился своим делом.
Парадокс, но в «Ройял Оук» посылали самых опасных и закоренелых уголовников. Конечно, если они сами того хотели. И столькие хотели сюда попасть, что список ожидающих состоял в этом году более чем из ста имен. Стража и заключенные называли друг друга по именам. В распорядке дня значились групповая терапия и коллективные консультации. Заключенных не делили по статьям, в этой уникальной тюрьме не существовало уголовной иерархии с убийцами и грабителями наверху и насильниками и растлителями внизу. В «Ройял Оук» попадали только по направлению, обычно — по рекомендации главного врача тюрьмы. Это напомнило Вексфорду о том, что здешний главный врач Сэм Розенберг ждет его у себя прежде, чем инспектор отправится к Джему Хокингу. Направляясь к врачу, он уже знал, что здесь принято называть друг Друга по именам, и никакие «сэр» или «доктор» не в ходу.
