— Я смотрел в словаре. — Очевидно, Канонир Джонс много лет назад выучил определение наизусть. — «Грубый, некультурный или невежественный человек, тот, кто ведет себя как варвар». Гот — так она меня называла. «Этот гот» или даже просто гот — будто это собственное имя! Понимаете, мои инициалы… Эти ге-ге. Дамочка с выдумкой, правда, дружище? Ну, и еще она звала меня жеребцом. «Ну, гот, что у нас сегодня на поток и разграбление?» — так она шутила. Или еще: «Что, гот, сегодня опять таранил городские ворота?» Она задалась целью разрушить наш брак. Однажды прямо так и сказала мне, что видела во мне только парня, который сделает Наоми ребенка, и поскольку ребенок уже родился, во мне больше нет никакой нужды. Производитель на конюшне, вот кто я был для нее. Племенной гот. Однажды я собрался с духом и сказал ей, что меня уже тошнит от их дома и что нам с Наоми нужно переехать. И все, что она на это сказала: «Почему тебе тогда не присмотреть что-нибудь, гот? Лет через двадцать вернешься и расскажешь нам, как твои дела». Ну я и ушел.
Только я так и не вернулся. В газетах я читал рекламу ее книжек, все эти «мудрая и проницательная», «человеколюбие вкупе с государственным умом», «глубокое сострадание к беднякам и угнетенным»… Господи, это же смешно! Иногда мне хотелось написать в газету: «Вы ее не знаете, вы все видите в ложном свете»… Ну вот, я высказался, и теперь вы, возможно, поняли, почему меня и на аркане было не притащить к дочери Давины Флори или ее внучке.
Берден поймал себя на том, что слегка обалдел. Будто через маленькую комнату только что пронесся ураган ненависти и кипящей злобы и размазал их с Вайном по стенам. Они постепенно приходили в себя, а Канонир Джонс стоял с видом человека, пережившего катарсис, освободившегося и вполне довольного собой.
— Хотите еще колы? — Вайн покачал головой. — Ну а теперь пора и отполировать — сказал Канонир и налил в третий стакан на добрых два пальца виски. Он взял с каминной полки какой-то конверт и что-то написал на обороте. — Вот, возьмите. Это адрес того отеля на реке и имя владельца паба «Радужная форель» в доме по соседству. — Отчего-то он сделался необыкновенно доброжелательным. — Они подтвердят мое алиби. Проверяйте все, что хотите, не стесняйтесь. И не побоюсь признаться, джентльмены, — я бы с удовольствием сам кокнул Давину Флори. Если б был уверен, что меня не найдут. Но в этом и загвоздка, правда? Не найдут? Я так думал восемнадцать лет назад. Но время лечит, так, во всяком случае, считается. Теперь я не тот молодой сорвиголова. Не тот гот, каким был. Я ведь пару раз был почти готов свернуть Давине шею — и черт с ними, пятнадцатью годами за решеткой.
«А не дурачишь ли ты меня?» — подумал Берден, но вслух не сказал ни слова. Он не мог понять, был ли Канонир Джонс простаком, как думала о нем Давина Флори, или, напротив — умнее и хитрее их всех? Было ли его негодование искренним, или он все это сыграл перед ними? Берден не знал. И какая радость была бы Дейзи встречаться с этим человеком?
— Знаете, хотя я и зовусь Канонир, но с оружием обращаться не умею. Самое страшное оружие, из которого мне приходилось стрелять, — пневматическая винтовка… Я задумался, смогу ли сейчас найти туда дорогу, в этот Танкред-Хаус, и понял, что не знаю. Действительно не знаю. Наверное, с тех пор многие деревья выросли, а другие упали. Там жили какие-то люди — Давина звала их «помощниками», думаю, ей это казалось более демократичным, чем говорить «прислуга». В коттедже. По фамилии не то Триффид, не то Гриффин, что-то такое. У них был ребенок, умственно отсталый, бедный маленький негодяй. Что с ними стало?.. Усадьба отойдет к моей дочери, полагаю. Везучая малютка, а, дружище? Не думаю, чтобы она так уж по ним убивалась — что бы там она ни говорила. Она похожа на меня?
— Ни капли, — ответил Берден. Хотя он уже заметил у Канонира многие черты Дейзи: тот же наклон головы, изгиб губ, взгляд исподлобья.
— Тем лучше для нее, правда, дружище? И не думайте, пожалуйста, что я не способен догадаться, что вы с вашими непроницаемыми лицами сейчас думаете. Так что, джентльмены, сегодня суббота и уже вечер — если вы закончили, я сердечно с вами попрощаюсь, а сам отправляюсь промочить горло. — Джонс распахнул перед ними входную дверь. — Если собираетесь следить за мной: я свою машину оставляю там, где она сейчас стоит, и двину, как говорят старики, на своих двоих. — И, будто они были из дорожной полиции, добавил: — Не хочу доставлять вам удовольствие задержать меня за управление в пьяном виде. Допустимую норму я уже точно превысил.
— Если хочешь, я поведу, — предложил Берден, когда они садились в машину. Он знал, что предложение будет отвергнуто.
— Спасибо, сэр, не нужно. Мне нравится водить.
Вайн включил зажигание.
— У тебя тут есть лампочка для чтения, Барри?
— А вот, под приборной доской. Она вытаскивается. На таком проводе, или как там его назвать…
Развернуться у дома Канонира Джонса было невозможно. Барри проехал дальше по улице метров сто, свернул в проулок и вернулся тем же путем, каким они прибыли. Место было незнакомое и какое-то непонятное, так что Барри не решился выбираться на большую дорогу в объезд квартала.
Перед ними на пешеходный переход вышел Канонир Джонс. На всей улице больше не было ни одной машины и ни одного пешехода. Джонс повелительным жестом потребовал пропустить его, но даже не взглянул в сторону машины и никак не дал понять, что узнал тех, кто в ней сидит.
— Странный малый, — сказал Барри Вайн.
— Странно другое, Барри, — промолвил Берден, при свете лампочки изучая надписи на конверте, который им вручил Канонир. Но не ту надпись, что оставил сам Джонс — Берден рассматривал оборотную сторону конверта, где стоял почтовый штамп и адрес, начертанный рукой отправителя.
— Я обратил на это внимание еще в тот момент, когда он его мне подал. Адресовано ему — мистеру Г.Г. Джонсу на Ниневия-роуд, тут ничего особенного. Но почерк — почерк очень своеобразный. Он мне знаком, я его сразу узнал. Настольный ежедневник, заполненный этим почерком, я листал в доме Джоан Гарленд.
XIX
В шесть вечера было уже совсем светло. Долгие вечера и поздние закаты дарили ни с чем не сравнимое ощущение прихода весны. А вот затянувшееся безрезультатное пребывание Вексфорда и его людей в Танкред-Хаусе отнюдь не радовало сэра Джеймса Фриборна, заместителя начальника Кингсмаркэмской полиции. А расходы, которые из-за этого приходится нести! Все эти счета! Круглосуточная охрана для мисс Давины Джонс? Во сколько же она обойдется? Да ведь девочке вовсе незачем там находиться. Сэр Джеймс никогда не слыхал о таких чудесах, чтобы восемнадцатилетняя пигалица, на всех наплевав, упрямо торчала одна в пустой казарме.
Вексфорд вышел из конюшни незадолго до шести. Светило солнце и в воздухе еще не повяло вечерней прохладой. Инспектору почудился шум ливня, но дождя при таком ясном небе не могло быть и в помине. Выйдя к парадному крыльцу дома, он увидел, что забил фонтан. Только теперь инспектор убедился, что это фонтан, а не просто изваяние — трубка, из которой била струя воды, пряталась где-то между ног Аполлона или меж его бедром и древесным стволом. Падающие капли сверкали в косых лучах низкого солнца, и над островком повисла радуга. Рыба резвилась в подернувшемся рябью бассейне. Оживший фонтан настолько изменил все кругом, что дом больше не казался мрачным, двор — голым, а бассейн приобрел вид живого водоема. Гнетущая тишина сменилась негромким мелодичным плеском.
