…но Мария зашлась в хрипе, и Холмен моментально увидел себя со стороны. Он выпустил ее и отступил назад, лицо его горело от стыда.
— Мамочка? — позвала девочка.
Она стояла в прихожей, перед дверью в спальню старушки — маленькая, как кукла. Холмену хотелось убежать, он был противен самому себе, понимая, что девочка могла его заметить.
— Все в порядке, милая, — сказала Мария. — Иди, ложись. Я скоро приду. Иди, иди.
Девочка вернулась к себе.
Ричи точно так же уходил, когда Донна клеймила его отца неудачником.
— Извините. Вы в порядке? — спросил Холмен.
Мария молча уставилась на него. Она дотронулась до горла. Убрала прилипший к щеке локон.
— Послушайте, — сказал Холмен. — Мне жаль. Я расстроен. Он убил моего сына.
Мария взяла себя в руки и покачала головой.
— У нее был день рождения. Позавчера. Он сидел с нами. Он не убивал никаких полицейских.
— Ее день рождения? Этой девочки?
— Я могу доказать. Я показывала им пленку. Уоррен был с нами.
Холмен нахмурился, отгоняя воспоминания и одновременно пытаясь понять, о чем говорит эта женщина.
— Что вы мне рассказываете? У вас была вечеринка в честь дня рождения? Гости?
Холмен не поверил бы ни одному свидетелю, не поверили бы и копы, но Мария махнула рукой в сторону телевизора.
— Уоррен принес видеокамеру. Она у меня дома. Мы снимали, как она задувает свечи и играет с нами. Это было позавчера.
— Ну и что?
— Вы не понимаете. Там шло такое шоу с клоунами. Уоррен посадил малышку себе на спину, чтобы она могла ездить на нем, как на ослике, а сам бегал на четвереньках по всей гостиной, и мимо телевизора тоже. Вы бы посмотрели, что у нас творилось. Уоррен был с нами, это каждому ясно.
Холмен понятия не имел, о каком шоу идет речь.
— Полицейских убили в половине второго ночи.
— Да! А шоу начинается в час. Его как раз показывали по телевизору, когда Уоррен катал дочку. Это записано на пленке.
— Вы устраивали вечеринку для маленькой дочки посреди ночи? Да бросьте!
— Уоррена ищут, хотят арестовать, вы разве не знали? Ему приходится вести себя очень осторожно. Мой отец видел пленку. Он сказал, это шоу доказывает, что Уоррен был дома.
Мария, похоже, верила в то, что говорит, и разобраться в правдивости ее слов — минутное дело. Если на видеокассете записаны кусочки шоу, остается только позвонить в телекомпанию и узнать, в котором часу передача вышла в эфир.
— О'кей. Дайте мне посмотреть. Покажите.
— Полиция забрала. Они сказали, это улика.
Холмен серьезно задумался. Копы унесли пленку, но явно не поверили, будто она снимает подозрение с Уоррена, — иначе они не выписали бы ордер. И все же Холмен решил, что Мария не врет ему. Значит, она действительно не знает, где скрывается муж.
— Мама, — позвала девочка.
Она неслышно вернулась в прихожую.
— Сколько тебе лет? — спросил Холмен.
Девочка потупилась.
— Отвечай, Алисия, — строго велела Мария. — Что у тебя за манеры?
Девочка подняла руку с тремя поднятыми пальчиками.
— Мне жаль, что ваш сын погиб, — сказала Мария, — но Уоррен ни в чем не виноват. Я знаю, что сейчас творится у вас на сердце. Поймите, если вы убьете его, ваш сын не воскреснет.
Холмен отвел взгляд от девочки.
— Извините, что я так повел себя, — пробормотал он.
Он вышел на улицу. После царившей в доме полутьмы солнце слепило глаза. Холмен направился к машине Перри, чувствуя себя кораблем, потерявшим управление. Ему некуда было идти и нечем было заняться. Он решил, что, пожалуй, стоит вернуться в типографию и начать зарабатывать деньги. Больше в голову ничего не приходило.
Дойдя до машины, Холмен так ничего и не придумал. Он вставил ключ в замок и в то же мгновение получил со спины удар такой силы, что у него перехватило дыхание. Он тяжело врезался в крыло машины, потерял точку опоры, и его повалили лицом в землю с изящной непринужденностью настоящих профессионалов.
Когда Холмен поднял голову, рыжеволосый парень в костюме и темных очках сунул ему под нос значок.
— Департамент полиции Лос-Анджелеса. Вы арестованы.
Холмен закрыл глаза, и в тот же момент наручники защелкнулись у него на запястьях.
10
Его повязали четверо офицеров в штатском, но только двое доставили его в Паркер-центр: рыжеволосый Вукович и латиноамериканец по фамилии Фуэнтес. Полиция Лос-Анджелеса арестовывала Холмена двенадцать раз, и за исключением последнего случая (когда его поймала агент ФБР Кэтрин Поллард) его допрашивали в одном из девятнадцати полицейских участков города. Он дважды побывал в центральной мужской тюрьме и трижды — в федеральном центре пресечения правонарушений, но в Паркер-центре оказался впервые. Когда его привезли в участок, Холмен понял, что он по уши в дерьме.
Участок находился в главном офисе департамента полиции Лос-Анджелеса. В этом здании из стекла и бетона располагался офис самого начальника полиции, отдел международных преступлений, несколько гражданских администраторов и административных агентств, а также элитное подразделение по борьбе с убийствами и грабежами — оперативная группа, разбиравшаяся с особо тяжкими преступлениями. В каждом из девятнадцати участков Лос-Анджелеса были свои детективы, занимавшиеся подобными вопросами, но их юрисдикция распространялась только на соответствующие районы; элитные детективы из отдела по борьбе с убийствами и грабежами расследовали дела в масштабах всего города.
Вукович и Фуэнтес сопроводили Холмена в комнату для допросов и обрабатывали его больше часа, после чего их сменили другие детективы. Холмен знал этот несложный прием. Копы снова и снова задавали одни и те же вопросы, чтобы посмотреть, изменятся ли ответы на них. Сопоставляя ответы, они быстро соображали, в чем ты врешь, поэтому Холмен чистосердечно рассказал им обо всем, кроме похода к Чи. На вопрос рыжего Вуковича, откуда он узнал, где скрывается Мария Хуарес, Холмен сказал, что услышал об этом в баре. Мол, какой-то кучерявый парень из «лягушатников» хвастался, что спал с Марией в старших классах, он и еще шестьдесят два парня, девка, мол, была слаба на передок. Сам кучерявый, который так и брызгал слюной, рассказывая про убитых Уорреном офицеров, тоже оказался не дурак до этого дела, так что знал, где искать Марию.
Холмен и раньше прикрывал Чи, и теперь это было единственное, в чем он соврал. Маленькая ложь не могла ему навредить, однако Холмен все равно чувствовал себя не в своей тарелке.
Было уже без двадцати девять вечера, а Холмен все еще сидел в комнате, где его шесть часов допрашивали, не зарегистрировав и не предложив адвоката. В восемь часов сорок одну минуту дверь открылась, и вошел Вукович в сопровождении нового человека.
