– Был, был… да сплыл! – усмехнулся дружинник. Разбитая губа вновь закровоточила.
Недавняя скорбь и благочестие вмиг исчезли с лица кульдея. В голосе появился яд.
– Нет, – прошептал он. – Господь милостив! У госпожи Ольвор есть защитники!
– Эт ты, что ли?
Розмич почти справился с треклятыми узлами и ждал только удобного случая свернуть шею гнусному предателю, а может, просто придушить той же верёвкой. Ноги оставались связанными, но с Ултеном готов справиться и голыми руками, а то и глотку перегрызть.
– Моя госпожа достойна лучшей доли, и я сделаю всё, чтобы она была счастлива!
Дружинник больше не скрывал веселья, издевался вовсю:
– Ради блажи какой-то бабы ты готов пойти наперекор своей вере и утопить руки в крови? Может, заодно и задницу ей полижешь, а? Вдруг от этого ещё счастливее станет?
Ултен отбросил и ковшик с водой, и лепёшку. Ладони сжались в кулаки, лицо стало мертвенно-бледным, но не от страха – от ярости.
– Это вы, язычники, разорители величайшей культуры, коя когда-либо была на этой грешной земле! Это ваш Орвар Одд сжёг монастырь со всеми моими братьями в отмщение за смерть только одного своего друга. Но милосердный Господь отвёл от меня смерть в те злосчастные дни и вдохновил на подвиг во имя веры…
– Ах! Ну, так бы и сказал! А то госпожа, госпожа! Нашел кем прикрываться! Бабой! – расхохотался словен. – Так чем же ты, Ултен, отличаешься от нас, нехристей? Может, то было испытание, ниспосланное тебе твоим распятым богом? Сколько лет прошло, а ты всё это время помнил, знал, готовился, наслаждался мгновениями собственной будущей мести обидчику! Ты обвиняешь князя Олега во лжи, а сам-то? Не честней ли было вызвать его на поединок, на дрынах али на кулаках… Он не отказал бы тебе в такой любезности. Но ты трус, монах! Ибо знал, что Олег убьёт тебя раньше, чем притронешься к ножу или дубине. И ты решил уничтожить дело его жизни?!
– Было бы слишком просто для Олега умереть от кинжала или яда. Таких, как он, надо оставлять в одиночестве, полном одиночестве. Но меня спас всемогущий Господь, а кто спасёт его? Этот одноглазый старик-пьяница, который даже не закусывает? Я бы даже умолял Полата на коленях пощадить самого Олега! Но пусть он знает, что если бы не его гордыня, то и сестра Едвинда, и брат Гудмунд, и зять Рюрик, и дети его – все они были бы живы! – одержимо выговаривал кульдей. – Жаль, что и ты, преданный по-собачьи своему господину, издохнешь, словно пёс, в этом лесу, на гнилой хвое, если только Полат не отдаст тебя вепсам на растерзание. Милое дело, когда язычники режут язычников. Тогда и торжествует истинная вера. Мир становится чище и от грешных людей, и от ложных богов, имя коим бесы.
– Это в тебе бесы, Ултен! – проговорил Розмич насмешливо. – Может, твой Христос и точно страдал, и умирал в муках, но ты упоён своими муками и, как те ромеи, что распяли твоего бога, делаешь мир злее, темнее.
– Это я-то упоён? – прошипел кульдей. – Я страдаю, Розмич! Каждый мой день проходит в страдании! Но я должен! Обязан! Господь велит убеждать словом, да с вами словом не получается. И никогда не получится, потому что дикари! А раз так, то щадить вас незачем! Хороший пастух убивает больную овцу, чтобы уберечь от болезни стадо. Плачет, но убивает! Я тот же пастух!
– Дурак ты, – злорадно протянул Розмич и кинулся на кульдея.
Тот не ожидал, отстраниться не успел. Железные пальцы алодьского дружинника сдавили горло, сознание скотта начало меркнуть. Ещё мгновенье – и всё, свернёт шею.
Но белозёрцы оказались слишком проворны – заметили, подскочили. На голову Розмича опустилось увесистое полено. Прежде чем снова провалиться в пустоту, услышал забористую брань, почувствовал, как кто-то отдирает пальцы от монашьего горла. Не успел…
Подняться Ултен не мог. Стоял на карачках рядом с обмякшим телом пленного, хрипел. По щекам неудержимым потоком лились слёзы. Вокруг суетились белозёрские вояки. Кричали, бранились. Рядом лежал треснувший деревянный ковшик и злосчастная лепёшка – хлеб втоптали в грязь.
Ултен разевал рот, пытался глотнуть холодного воздуха, но всякий раз тщетно. Лёгкие жгло огнём.
«Я не убийца! – мысленно кричал он. – Я пастух!»
А лёгкие по-прежнему жгло. Судорога, сковавшая горло, не отпускала.
Кульдей бессильно завалился на землю, лицо стало красней переспелой малины, глаза едва не вываливались из орбит.
– Что с Ултеном? – громогласно спросил кто-то.
Ответа кульдей не расслышал. Собственный ли ужас заморозил горло или ненависть словена… уже неважно. Важно другое – не успевал он объяснить Розмичу самого главного!
Господь не осудит раба своего, Господь знает: монах действовал не только из мести. Он хотел помочь. И любимой госпоже Ольвор, и всему варварскому роду славян. Изгнать Одда. А куда – в Иной мир или другие земли – неважно.
Одд Стрелок должен уйти! Иначе словенское племя ещё долго не сумеет вырваться из тьмы бесовской веры. Яростный язычник, этот правитель не допустит послабления «поганьских идолов», а покуда они сильны, не узнать словенам благодати Истинного Бога, не услышать Его гласа.
Случись Второе Пришествие, вся Славия разом рухнет в подземные недра, в Пекло. Ни одна словенская душа не спасётся. Что может быть ужаснее?!
Кульдей хотел помочь… во имя Господа и ради спасения собственной души.
– Ултен? Да помер, кажись, со страха! Искренний был человек, хоть и поп, – сказал Ласка и прикрыл покойнику веки.
– Что поп, что не поп – всё одно на суд Велесов отправится, – заключил Борята.
Когда Полату доложили о смерти священника, он задумчиво поправил на пальце драгоценный перстенёк – Риона не поскупилась, да и кульдей не зажал, не присвоил подарочек – и приказал похоронить.
Как у этих диких скоттов положено поступать с телом после смерти, никто не знал, но что христиане своих не сжигают – слышали. Спросили Арбуя. Тот рассудил, что коли странный мужик в женских балахонах был священником, надо завернуть в бересту и подвесить на дерево. А дальше придёт бурый и всё сделает как должно. Так и поступили.
Полат, поглядывая, как тело Ултена вздёргивают на сосну, как на крепкой верёвке подтягивают всё выше и выше, ещё раз вспомнил их первый, тайный разговор. Как через своего посланца извещала его Риона о смерти отца, как просила скорее прибыть из дальних далей в Новград и занять принадлежащее ему по праву место.
– И каков резон твоей госпоже, монах, зазывать меня на престол, когда её Олег и сам бы неплохо королевствовал?
– Светлый князь! Страшится она мужа-язычника и весьма обижена на него, что за государственными делами совсем позабудет жену. Моя госпожа мечтала бы вернуться на родину, в благословенную землю гэлов. Признаться, и я, и другие приближённые тоже давно скучаем о прекрасной зелёной стране Эрин. Но пока Орвар Одд господствует в Славии, в Новгороде и Алоди – ни нам, ни моей королеве не видать родных берегов.
