Подписи не оказалось.
Но Карлосу она и не была нужна – он прекрасно знал, кем написана записка.
– Отважная, благородная девушка! – прошептал он, пряча записку на груди, под охотничьей рубашкой. – Я буду жить для тебя! Эта мысль возвращает мне надежду, дает новые силы для борьбы. Если я умру, то не от руки палачей. Нет, мои руки свободны. Пока я жив, их больше не свяжут! Только смерть заставит меня сдаться!
Узник сел на скамью и торопливо развязал ремни, которые все еще стягивали его ноги. Потом снова вскочил и, зажав в руке нож, принялся шагать по камере, при каждом повороте кидая угрожающий взгляд на дверь. Он решил прорваться мимо стражей, и видно было, что он готов наброситься на первого, кто войдет к нему.
Несколько минут он метался по камере, словно тигр в клетке.
И вдруг он остановился, захваченный какой-то новой мыслью. Подобрал только что сброшенные ремни и, сев на скамью, снова замотал их вокруг лодыжек, но так ловко и хитро, что замысловатый узел мог развязаться от одного рывка. Нож спрятал за пазуху, куда раньше положил кошелек. Потом он снял с балки веревку из сыромятной кожи и, скрестив руки за спиной, так обмотал запястья, что, казалось, они накрепко связаны. После этого он улегся на скамью. Лицо его было обращено к двери, и он лежал неподвижно, словно крепко спал.
Глава LXVI
В нашей стране холодных чувств, любви расчетливой и корыстной мы не можем понять и, пожалуй, даже не верим в возможность безрассудно отважных поступков, какие в других краях порождает сильная страсть.
У испанских женщин любовь нередко обретает глубину и величие, каких не знают и никогда не испытывают народы, у которых к этому чувству примешивается торгашество. У этих возвышенных натур она часто превращается в истинную страсть, беззаветную, безудержную, глубокую, которая поглощает все другие чувства, заполняет душу. Дочерняя преданность, привязанность к родному дому, моральный и общественный долг отступают перед ней. Любовь торжествует над всем.
Такова была природа и сила любви, горевшей в сердце Каталины де Крусес.
Против нее восстала дочерняя привязанность, на чашу весов были брошены положение в обществе, богатство и многое другое, но любовь перевесила. Повинуясь ей, Каталина решила оставить все.
Приближалась полночь, и в доме дона Амбросио было темно и тихо. Хозяин отсутствовал. Вискарра и Робладо устроили в крепости грандиозное пиршество, и сливки общества были приглашены туда. Среди гостей был и дон Амбросио. В этот час он пировал и веселился в крепости.
Это был праздник не для дам, вот почему там не было Каталины. Его устроили без подготовки, наспех – надо же отметить события истекшего дня! Офицеры и священники пребывали в наилучшем расположении духа и не пожалели усилий, чтобы пирушка удалась на славу.
В городе царила тишина, и в доме дона Амбросио, казалось, все замерло. Привратник в ожидании хозяина задержался у входа, но он сидел в подворотне и, видимо, дремал.
За ним следили те, кому было на руку, чтобы он спал.
Широкие двери конюшни распахнуты. В проеме можно разглядеть силуэт человека. Это конюх Андрес.
В конюшне нет света. Но если бы горел свет, в стойлах видны были бы четыре оседланные и взнузданные лошади. И еще одно странное обстоятельство: у всех лошадей копыта плотно обмотаны грубой шерстяной тканью. Конечно, это сделано не зря!
От ворот не виден вход в конюшню. Но конюх порой выходит вперед и украдкой выглядывает из-за угла. Должно быть, он наблюдает за привратником. Некоторое время он прислушивается, затем возвращается на прежнее место, к темному входу конюшни.
Тонкий луч света прорывается сквозь занавеси на дверях одной из комнат – из спальни сеньориты. Но вот свет внезапно погас. Вскоре дверь бесшумно отворилась, и за порог скользнула женщина. Держась тени, падавшей от стены, она направилась к конюшне, подошла к открытым дверям и вполголоса окликнула:
– Андрес!
– Я здесь, сеньорита, – ответил конюх, шагнув ближе к свету.
– Все оседланы?
– Да, сеньорита.
– И копыта обмотаны?
– Все до одного, сеньорита.
– Что же нам делать с ним? – кивнув в сторону ворот, с беспокойством продолжала сеньорита. – Пока не вернется отец, он не уйдет, а потом будет уже слишком поздно. Святая дева!
– А может быть, и привратника убрать, как девушку? Я с ним справлюсь.
– Да, Висенса... Как ты от нее избавился?
– Связал ее, заткнул ей рот, да и запер в саду, в сторожке. Уж поверьте, сеньорита, она оттуда не выберется, пока ее кто-нибудь не найдет. Ее можно не бояться. Только скажите, я и привратника так же упрячу.
– Нет, нет, нет! Кто откроет папе ворота? Нет, это не годится. – Она задумалась. – А вдруг он выйдет из тюрьмы, а лошадей еще не будет? Его хватятся, погонятся за ним, поймают... Он выйдет оттуда, я уверена, что выйдет! Сколько же ему понадобится времени? Наверно, немного. Он быстро развяжет веревки. Я знаю, он умеет, он мне как-то говорил... Пресвятая дева! Может быть, он уже на свободе и ждет меня! Надо торопиться!.. Да, привратник... Ага!
Она вскрикнула и порывисто обернулась к Андресу. Видимо, ее осенила какая-то мысль.
– Андрес! Добрый Андрес, слушай! Мы все устроим.
– Слушаю, сеньорита.
– Так вот. Ты проведешь лошадей кружной дорогой, через сад. Сможешь ты переправить их через реку?
– Дело нехитрое, сеньорита.
– Вот и хорошо! Веди их через сад... Постой!
Она взглянула на длинную аллею, ведущую через сад; аллея протянулсь как раз напротив ворот и была оттуда видна. Если привратник не будет спать, он непременно увидит, что по ней ведут четырех лошадей, хоть ночь и темная.
Но вот Каталина снова оживилась – наверно, она придумала, как обойти это препятствие.
– Вот что, Андрес! Иди к воротам и посмотри, не спит ли привратник. Иди смело. Если он спит, очень хорошо. А если нет, заведи с ним разговор. Попроси его выпустить тебя через калитку. Вымани его на улицу, а там как-нибудь задержи его. Я сама выведу лошадей.
Этот план годился, и конюх приготовился к дипломатической встрече с привратником.
– А немного погодя проберись вслед за мной в сад. Смотри не оплошай, Андрес! Я удвою твою награду – ты ведь поедешь со мной, чего тебе бояться?
– Сеньорита, да я для вас жизни не пожалею!
Золото всемогуще. Золото заставило стойкого Андреса изменить старой дружбе, лишь бы угодить госпоже. За золото он готов был задушить привратника на месте.
А тот не спал; по обычаю испанских привратников, он лишь дремал. Андрес пустил в ход свой стратегический план – угостил привратника сигарой, а через несколько минут тот, ничего не подозревая, вышел вместе с ним за ворота, и оба они стояли на улице и покуривали.
