– А потом?
– Потом я поговорил с майором, и через полчаса все четыре красавца очутились за решеткой. Главаря схватили первым, иначе он мог бы улизнуть. Я был прав, утверждая, что оставил на мистере Мигуэле Диасе свою метку. Пуля попала ему в правую руку. Поэтому-то он и выронил лассо.
– Значит, это был он? – невольно сорвалось у Луизы, и она задумалась.– Очень странно,– продолжала она тихо, как будто разговаривая сама с собой.– Ведь это его я видела на поляне в зарослях. Да, без сомнения. А эта мексиканка -Исидора... Ах! Здесь кроется какая-то темная тайна! Кто сможет ее разгадать?.. Скажите мне, милый Зеб, – обратилась Луиза к охотнику, подойдя к нему поближе, – эта мексиканка... эта сеньорита, я хочу сказать... которая была там... часто она бывала у него?
– У кого? Про кого вы спрашиваете, мисс Луиза?
– У мистера Джеральда.
– Может быть, и часто, а может быть, и нет – ни то, ни другое мне не известно. Я ведь и сам редко там бывал. Я охочусь обычно не в тех местах. Только иногда, бывало, забреду туда для разнообразия, подстрелить дикого индюка или оленя – на этой речке их много водится. Если вы спрашиваете мое мнение, так я думаю, что эта девица никогда раньше там не бывала. По крайней мере, я об этом ничего не слыхал. А Фелим, уж наверно, проболтался бы. Я слыхал только об одной особе женского пола, которая приезжала в гости в эту хибарку.
– Кто? – быстро спросила креолка и сейчас же пожалела об этом. Яркая краска выступила у нее на щеках, когда она заметила многозначительный взгляд Зеба.– Но это неважно,– продолжала она, не дожидаясь ответа. – Так вы думаете, Зеб, что эти люди, эти мексиканцы, замешаны в убийстве моего брата?
– Сказать вам правду, мисс Луиза, я просто не знаю, что и думать... В прериях eщe никогда не случалось такого таинственного происшествия. Иногда мне кажется, что это работа мексиканцев; иногда в голову приходят другие мысли, и тогда мне кажется, что к этому черному делу приложил руку кто-то другой. Я пока не скажу, кто.
– Только не он, Зеб, только не он!
– Нет, это не мустангер – он тут совсем ни при чем. Хотя очень многое и говорит против него, я ни на минуту не усомнился в его невиновности.
– Да, но как он сможет это доказать? Говорят, что все улики против него. И никто не хочет сказать ни слова в его защиту.
– Нет, это не совсем так. Мне еще не удалось как следует выяснить это дело – все времени не хватало: не спускал глаз с тюрьмы и со всех прочих, – но теперь у меня есть эта возможность, и я ее не упущу. Прерия – это большая книга, мисс Пойндекстер, интересная большая книга, надо только уметь читать по ней. Хотя Зеб Стумп и не слишком большой грамотей, но эту премудрость он постиг; ему, может быть, удастся найти свидетельства, разбросанные по траве прерии. Может быть, удастся что-нибудь узнать на берегах Аламо...
– Вы думаете, что сможете найти какие-нибудь следы?
– Надо будет съездить и хорошенько везде поглядеть -особенно на том месте, где я нашел мустангера в когтях ягуара. Следовало бы отправиться туда еще раньше, но я уже сказал вам, почему не мог этого сделать. Слава Богу, что за это время не было ни капли дождя, и даже следы, сделанные неделю назад, можно будет прочитать так же легко, как вчерашние. Конечно, не всякий в них разберется... Ну, а теперь мне пора в путь, мисс Луиза. Я заехал к вам на минуточку – рассказать, что делается в форте. Нельзя терять времени. Меня пустили сегодня утром к мистеру Морису; у него в голове начинает проясняться. Этого только и ждут, чтобы потребовать суда. Может быть, это произойдет через каких-нибудь три дня. А мне необходимо вернуться к началу суда.
– Идите, Зеб, и да поможет вам Бог в этом добром деле! Возвращайтесь с доказательствами его невиновности. Я буду вечно вам благодарна, как за... нет, больше, чем за спасение моей жизни.
Приласкав собаку, он прикрыл плащом голову, защищаясь от
Глава LXXI. РЫЖИЙ КОНЬ
Воодушевленный этими горячими словами, охотник поспешил к конюшне, где стояла его неуклюжая кобыла. Она жевала кукурузу, на которую Плутон не поскупился.
И Плутон был здесь же, возле лошади. Обычно разговорчивый, грум был на этот раз очень молчалив. По-видимому, он был чем-то удручен.
Понять его состояние было нетрудно. Потеря горячо любимого молодого хозяина, горе молодой хозяйки, которой он также был очень предан, презрительные насмешки Флоринды, за последнее время то и дело бранившей его, и, вероятно, удар сапогом Кассия Колхауна, который теперь вел себя так, словно асиенда принадлежала ему, – все это вполне могло объяснить грустное настроение Плутона.
Зеб был так занят собственными мыслями, что не заметил унылой физиономии невольника. Второпях он даже не дал своей кобыле как следует подкрепиться кукурузой. Схватив лошадь за морду, Зеб вставил ей между зубами ржавые удила, просунул ее длинные уши сквозь потрескавшиеся ремешки оголовья, быстро повернул ее и уже готов был вывести из конюшни.
Кобыла упиралась – редко когда ей приходилось жевать такой вкусный корм, – и Зебу пришлось изо всей силы дернуть ремешок уздечки, чтобы отвести упрямое животное от кормушки.
– Ой-ой, масса Стумп, – вмешался Плутон, – почему вы так торопитесь? Бедная кобыла еще голодная. Пусть бы наелась досыта кукурузы. Это ей не повредило бы.
– У меня нет времени, я отправляюсь в далекий путь. Мне надо проскакать миль сто, а времени остается меньше двух часов.
– Что вы, масса Стумп! Больно шибко скакать придется. Вы не шутите?
– Нет, я говорю серьезно.
– Удивительно, до чего быстро ездят по этим прериям! Вот и та лошадка, наверно, проскакала миль двести за одну ночь.
– Какая лошадка?
– А вот рыжая, та, что стоит дальше всех от дверей. Лошадь массы Колхауна.
– Почему ты думаешь, что она проскакала двести миль?
– Потому что она была вся в мыле. Она очень устала, еле плелась за мной, когда я повел ее поить к речке. Спотыкалась, как новорожденный теленок. Ой, как она была измучена!
– Когда это было, Плутон?
– Когда? Дайте подумать... Ну да, конечно, это было, когда пропал масса Генри, – рано утром, через час, как солнце показалось на небе. Я не видел рыжего раньше – я вышел на рассвете. А когда пришел в конюшню, увидел лошадь всю мокрую, точно она переплыла речку, и всю в пене; и она задыхалась так сильно, как будто только что пробежала четыре мили на скачках в Новом Орлеане.
– Кто же ездил на ней в ту ночь?
– Не знаю, масса Стумп. Только никто на ней не ездит, кроме массы Колхауна. Хо, хо! Никто не смеет даже сесть на нее.
– Значит, он и ездил на ней?
– Я не знаю, масса Стумп, ничего не знаю. Не видел, чтоб капитан ее выводил, не видел, как она обратно попала.
– Если ты только говоришь, что она была вся взмыленная, значит, кто-то должен был на ней ездить.
