Смизи и Кэт опять остались вдвоем. Влюбленный мог бы продолжить свое столь досадно прерванное признание. Можно было ожидать, что он тотчас снова упадет на колени и закончит свою пылкую речь. Но нет. В настроении мистера Смизи за это время также произошла некоторая перемена. Самоуверенность покинула его. Момент был упущен. Солнце сияло вовсю, и заранее разученные изысканные метафоры и сравнения с упоминанием дневного светила казались теперь неуместными.
Это ли обстоятельство замкнуло уста Смизи или он вдруг утратил уверенность в благосклонном ответе - неизвестно. Сам Смизи об этом никому не поведал. Известно лишь, что объяснение на сей раз так и не состоялось и было отложено на неопределенное время.
Глава LI. БАЛ В ЧЕСТЬ СМИЗИ
Через несколько дней после описанных выше событий, как будто солнечное затмение оказалось недостаточно торжественным апофеозом для длинного ряда увеселений, устроенных в связи с приездом мистера Смизи, в честь молодого столичного льва был затеян грандиозный бал. Он должен был состояться в Монтего-Бей, который, будучи всего-навсего провинциальным городом, издавна, однако, славился пышностью своих праздников, начиная с тех далеких времен, когда старые испанские мясники отплясывали фанданго
[16]
, и вплоть до того дня, когда мистер Монтегю Смизи почтил своим присутствием салоны ямайского высшего общества, познакомив его с наимоднейшими столичными танцами.
Бал обещал быть невиданно великолепным. На нем должны были присутствовать все сливки местного общества. Конечно, приедет и Кэт Воган в сопровождении отца, судьи Лофтуса Вогана.
Героем праздника должен был быть мистер Смизи. Его, несомненно, окружат лучшие представительницы прекрасного пола, настоящее созвездие ослепительных звезд, а также целая армия папенек и маменек, столь же страстно, как и Лофтус Воган, мечтающих выдать замуж своих дочек. Конечно, присутствие Кэт на балу совершенно необходимо. Надо, чтобы она все время была на глазах у мистера Смизи. Достойный судья хорошо знал поговорку: «Слаще всего пахнет тот цветок, что ближе к носу».
Мистер Воган предвкушал удовольствие показать «ямайскому свету», что он в дружеских отношениях с владельцем замка Монтегю и что отношения эти скоро станут еще более близкими. Он не сомневался, что мистер Смизи будет приглашать Кэт на танцы так часто, как только это допускают правила хорошего тона. Он знал, какие чувства питает к ней молодой денди. Ретивый родитель неусыпно следил за их развитием и видел, что сердце мистера Смизи пылает любовью, насколько только способно пылать любовью подобное сердце. Но одно обстоятельство смущало мистера Вогана: он недавно узнал, что в день затмения Кэт встретилась с Гербертом.
Мистер Воган ухитрился разузнать от мистера Смизи все подробности утренней сцены. Его начинало беспокоить поведение дочери. Вскоре после изгнания Герберта из Горного Приюта она довольно прямо высказала отцу то, что было у нее на душе, и вырвавшиеся у нее неосторожные слова возбудили подозрения мистера Вогана. Ему было крайне неприятно, что случай вновь свел молодых людей. Он даже был уверен, что Герберт пришел на утес нарочно, зная заранее, что увидит там Кэт.
В Горном Приюте больше никто не говорил о Герберте. Даже Кэт не упоминала о нем - то ли потому, что стала благоразумнее, после того как отец выбранил ее, когда она как-то ненароком произнесла имя кузена, то ли потому, что перестала думать о нем. И все-таки мистера Вогана тревожило отношение дочери к Герберту. Он решил предупредить всякую возможность их дальнейших встреч.
Пустив в ход весь свой родительский авторитет, он после встречи на Утесе Юмбо заставил Кэт дать торжественное обещание никогда больше не разговаривать с Гербертом, даже делать вид, будто она не замечает его.
Нелегко было бедной девушке дать такое обещание, и это было бы еще мучительнее для нее, знай она, что творится в сердце Герберта. Она поняла, что отец опасается их встречи на балу в честь Смизи. А встреча с кузеном была там не только возможна, но даже почти неизбежна. Ведь туда приедет Юдифь Джесюрон с отцом, и, уж конечно, с ними будет и Герберт.
Лофтус Воган теперь просто ненавидел племянника. При первой встрече он был взбешен его независимым тоном. Гордый плантатор был слишком низменной натурой, чтобы уважать гордость в других. До него доходили слухи о том, как любезно обошелся с его племянником Джекоб Джесюрон, как щедро расточает он ему свое покровительство. Не понимая причин этого неожиданного гостеприимства, Лофтус Воган в конце концов решил, что Джесюрон все это проделывает в пику ему, Лофтусу Вогану, и надо сказать, если это было так, то он вполне добился своего, ибо главный судья был раздражен до крайности.
Наступил вечер бала. Огромный зал, где обычно устраивались городские празднества, был разукрашен так, как того требовал случай. Вдоль стен развесили флажки и гирлянды, а в подъезде - транспарант, по краям которого укрепили флаги: с одной стороны английский национальный флаг, а с другой знамя святого Георгия. Транспарант возглашал огромными буквами, каждая размером в полтора фута: «Д о б р о п о ж а л о в а т ь, С м и з и!»
Вот пробил долгожданный час. Оркестр уже на месте, и к залу потянулись вереницы экипажей, доставляя на бал десятки... нет, сотни жаждущих потанцевать. Двадцать миль в подобных случаях считаются на Ямайке пустяком. Прибыло и ландо мистера Вогана, в котором восседали судья, его красавица дочь и, главное, тот, кого следовало бы упомянуть в первую очередь: сам герой бала.
Каким торжеством преисполнилось его тщеславное сердце под великолепной плотной манишкой, с какой победоносной улыбкой повернулся он к прелестной Кэт, чтобы насладиться тем впечатлением, которое, безусловно, произвела на нее лестная надпись на транспаранте!
«Добро пожаловать, Смизи!» - сорвалось с целой сотни уст, едва экипаж мистера Вогана приблизился к подъезду. Раздались громкие рукоплескания и приветственные крики, и почетный гость прошествовал в бальный зал. Приняв эффектную позу и простояв так несколько секунд под перекрестным огнем по крайней мере двух сотен пар глаз, почетный гость подал пример остальным, выведя свою даму на середину зала. Грянул оркестр, и бал начался.
Стоит ли говорить, с кем танцевал мистер Смизи первый танец! Разумеется, с Кэт. Об этом позаботился мистер Воган. Смизи был великолепен: Томс колдовал над ним целый день. Волосы цвета соломы были все в мелких кудряшках, бачки расчесаны до пушистости, кончики нафабренных усов торчали вверх, как стрелки, а на щеках лежал тончайший слой румян.
Юдифь Джесюрон прибыла несколько позже. Она явилась к вальсу. Ее сразу заметили. Что привлекло к ней всеобщее внимание? Роскошное платье алого бархата, жемчужная диадема в волосах, блестящих и черных, как вороново крыло? Ослепительно белые зубы, сверкающие за полуоткрытыми губами, подобными лепесткам роз? Смуглый румянец? Пламенный взгляд черных глаз? Да, все это, вместе взятое, составляло величественную картину, невольно притягивающую к себе взоры. Не одна пара глаз устремилась на нее, не одна пара глаз зажглась немым восхищением.
