– Я не знаю турецких названий. Я должна сама все увидеть.
Прошла минута, прежде чем до Малика дошли ее слова.
– Я не могу таскать тебя за собой в Константинополь и обратно, – сухо и коротко произнес он.
– У тебя есть другие варианты? Я и сама умею прекрасно ездить верхом, поэтому тебе вовсе не потребуется возиться со мной. Ты что, предпочитаешь смотреть, как Анвар умирает?
– На нас непременно обратят внимание! – воскликнул Малик. – Возможно, ты и не заметила этого, Амелия, но у турецких женщин не бывает ни русых волос, ни серых глаз!
– Ну, так мы наденем одежду бедуинов; ты же носишь ее, когда хочешь замаскироваться. Если мое лицо будет закрыто, а глаза опущены, никто ничего и не заподозрит. Единственное, что мне нужно, – это найти аптеку. Я узнаю травы по виду. В Бостоне меня всему научил человек, который очень хорошо в них разбирался и был знаменит своим искусством.
– Опасная затея… – Малик все еще сомневался. – Анвар не слишком симпатизировал тебе. С самого начала был против того, чтобы держать тебя в лагере. Так зачем тебе рисковать быть замеченной в городе со мной – человеком, за чью голову назначена награда? Султан не очень-то жалует тех, кто сочувствует государственным преступникам!
– Затем же, зачем рискуешь и ты: нельзя дать Анвару умереть – ведь я могу спасти его. Я уже видела подобных больных, и если у меня будут лекарства, я смогу ему помочь! Ты же не хочешь потерять друга, правда?
Малик задумался.
– Если нас остановят, тебе придется сказать, что ты моя пленница и я силой заставил тебя ехать. О твоем похищении всем известно. Тебе поверят.
Эми улыбнулась.
– В какой-то степени это правда. Разве не так? Малик промолчал.
– А моя одежда – та, в которой я сюда приехала – цела?
– То, что от нее осталось. Почему ты спрашиваешь?
– Там не сохранилась моя маленькая сумочка-ридикюль?
– Думаю, что Матка убрала ее вместе с остальными твоими вещами.
– В ней есть зеленая бутылочка с лекарством, которое мне назначили после смерти моих родителей. Настойка опия. Если дать ее Анвару, то боль утихнет и он сможет заснуть – до тех пор, пока мы вернемся.
– Почему ты принимала ее?
– После того как мои родители погибли, меня мучили кошмары. Моя доза – колпачок от бутылки и еще ложка. Если Анвар будет принимать эту дозу каждые восемь часов – точно по графику, – то он проспит как раз до нашего приезда.
Малик напряженно слушал ее.
– Что-нибудь еще? – спросил он, когда Эми замолчала.
– Да. Еще в этой сумочке есть маленькая деревянная коробка с таблетками аспирина. Они не позволят воспалению и лихорадке прогрессировать, пока нас не будет.
– Что такое аспирин?
– Это кислота. Ее веками используют коренные жители моей страны. Варят кору осины – она растет на западе Америки – и пьют отвар. Примерно двадцать лет назад немцы самостоятельно обнаружили ее целебные свойства, но американские врачи все еще мало используют их.
– Почему же?
– Малик, мы тратим драгоценное время! Давай поговорим об этом по пути в город!
– Нет, я сейчас же хочу знать, почему американские доктора не одобряют то лекарство, которое ты хочешь дать Анвару. Сейчас же!
– Просто-напросто большинство моих соотечественников не верят в лечение травами. Считают, что это дело знахарей.
– Кто такой знахарь?
– Знахарь… ну, скажем лекарь-шарлатан. Малик улыбнулся.
– А что такое шарлатан? Теперь улыбнулась Эми.
– Безрассудный экспериментатор, который претендует на знания, но не имеет их. Не волнуйся: я принимала аспирин; он помогает. Обещаю тебе, что он поможет и Анвару. Нужно принимать по таблетке каждые четыре часа.
– Хорошо. Я пошлю сестру Анвара за твоей сумкой и передам ей твои указания. Она будет ухаживать за ним в наше отсутствие.
Малик смотрел, как Эми снова аккуратно перевязала рану, а потом осторожно коснулась тыльной стороной руки горящей щеки больного.
– Когда погибли твои родители? – спросил он.
– Два месяца назад, в дорожной катастрофе в Бостоне. Суд определил мне опекуна – мою тетушку. Я как раз к ней и ехала, когда ты… прервал мою поездку.
Малик подал Эми руку и помог ей встать на ноги.
– Так значит, все, что ты наговорила мне ночью в лесу – правда? – спросил он.
– Да, все это – чистая правда. Я не лгунья, Ага-хан. Малик покачал головой и поднял перед Эми полог палатки.
– Что? – не поняла девушка его жест.
– Мой язык в твоих устах звучит странно.
– А мой язык звучит странно, когда на нем говоришь ты. Ты и сам не представляешь, какой эффект производит речь оксфордского студента, когда ее слышишь от Короглу.
В глазах Малика мелькнуло изумление.
– Что ты знаешь о Короглу? – спросил он.
– Это национальный герой Турции, так ведь? Я прочитала о нем в газете. Там с ним сравнивали тебя.
Малик небрежно взмахнул рукой.
– У журналистов слишком пылкое воображение. То, что я делаю, просто необходимость. Отправляйся в мою палатку, и я пришлю к тебе Матку с бедуинским нарядом.
Эми повиновалась, и совсем скоро предстала одетой, как номад
[7]
– в длинных одеждах, с плотной вуалью и шарфом, закрывающим нижнюю часть лица.
Малик подвел двух лошадей. К седлу одной из них были приторочены два одеяла, большая фляга и дорожная сумка.
– Ты говорила, что умеешь ездить верхом, – словно оправдываясь, проговорил Малик, заметив, что Эми несколько смущенно разглядывает его коня.
– На этом я не смогу, – ответила она.
– Не сомневаюсь. Мехмет подчиняется только мне.
– Но кобыла кажется довольно смирной, – продолжала Эми.
– Она действительно смирная. Ее зовут Доша. Ну, залезай!
Малик вытянул руки, и Эми подошла ближе, чтобы он мог подсадить ее в седло. Доша заволновалась, и Эми слегка натянула поводья, чтобы успокоить ее. Лошадь послушалась.
– Хорошо! – произнес Малик, и Эми сама удивилась, как согрело ее одно лишь это слово.
Малик что-то сказал по-турецки Юрию, который стоял неподалеку, всем своим видом демонстрируя неодобрение. И под взглядами всего лагеря двое выехали в дальний путь.
Они ехали все утро, спустившись с гор и пересекая песчаную долину, – до тех пор пока жаркое солнце не заставило их остановиться. В надежде найти отдых путники свернули в небольшую рощу. Малик спешился первым, и Эми доверчиво нагнулась, чтобы он снял и ее. Он взял ее за талию, и на какой-то момент девушка почувствовала на своем лице его теплое дыхание.
