– Почему мы останавливаемся? – спросила девушка, когда Малик спрыгнул с коня, а потом снял и ее. – Ведь впереди еще такой долгий путь!
– Коню нужен отдых, да и тебе тоже, – коротко ответил Малик.
– Я могу продолжать путь, – настаивала Эми.
– Подумай о Мехмете. Он уже второй раз выдерживает эту дорогу, а сейчас к тому же везет нас двоих. Если он не выдержит, мы в лагерь не вернемся.
Малик снял с себя костюм бедуина и головной убор и, свернув их, привязал к седлу. Когда он снова повернулся к ней, Эми заметила, что левый рукав его рубашки весь пропитался кровью.
– Малик, необходимо заняться твоей рукой! – твердо произнесла она. Сняла свой балахон и подошла к нему. – Дай мне флягу, я промою рану.
– Вода нам еще понадобится – для питья.
– Ну тогда позволь хотя бы перевязать ее: кровь течет по руке!
Малик раздраженно вздохнул, но повиновался и сел на траву, вытянув руку.
Эми встала перед ним на колени, пытаясь засучить рукав, – рана была на предплечье.
– Дай мне, пожалуйста, твой нож, – попросила она.
Малик вытащил клинок из ножен и протянул его девушке.
– Почему же ты не применил его, когда разбойник напал на тебя с ножом? – спросила она, разрезая пропитанный кровью рукав.
– Чем больше оружия применяется в битве, тем сложнее оказывается ситуация, – пояснил молодой человек. – Я знал, что и так смогу его победить. Просто нужно было дождаться удобного момента.
– А твой пистолет?
– Выстрел… я не мог позволить себе привлечь внимание.
– Неужели не больно? – удивилась Эми, промокая рану куском своей накидки.
– Теперь уже нет. Сейчас рука… – он замолчал, подыскивая нужное английское слово.
– Онемела?
Малик кивнул, наблюдая, как Эми разрезает ткань на полосы и перевязывает рану.
– Послушай, Амелия, – наконец заговорил он. – Как это – вырасти в Соединенных Штатах в полном довольстве, имея лучшую пищу, лучшую одежду, большой теплый дом, полный слуг? – голос его звучал сейчас почти вызывающе, а глаза внимательно изучали лицо девушки.
– Это просто замечательно! – ответила она, глядя ему прямо в глаза. – Я с удовольствием порекомендовала бы такую жизнь всем!
Малик рассмеялся.
Эми плотно перевязала руку и закрепила концы бинта. Отдала Малику нож.
– Должно продержаться до нашего возвращения. Он согнул руку, с восхищением рассматривая работу.
– Продержится гораздо дольше. В тяжелую минуту от тебя, оказывается, есть толк.
Эми отвернулась, чтобы скрыть румянец. Малик настолько редко позволял себе какие-либо личные замечания, что эта скромная похвала доставила ей искреннюю радость.
– Тем не менее ты вовсе не выглядишь так, будто можешь что-то знать о ранах и перевязках.
– Как же я выгляжу? – поинтересовалась Эми, снова пристально глядя на него.
– Ухоженной и изнеженной, – произнес он и улыбнулся.
Но Эми не ответила улыбкой.
Малик встал и положил руку ей на плечо.
– Это вовсе не оскорбление, – тихо заговорил он. Поднял пальцем ее лицо. – В лунном свете твои волосы и глаза стали серебряными.
Эми стояла неподвижно, внимательно глядя на него, – на черные волосы, растрепавшиеся в дороге, щетину на щеках, прямой нос и чувственный рот, на огромные темные глаза, которые, казалось, смотрели ей прямо в душу.
Сейчас она была полностью в его власти.
Рука Малика упала; он отвернулся.
– Попробуй заснуть, – предложил он спокойно. – Это поможет тебе закончить путь.
Эми не пошевелилась. Глаза ее наполнились слезами разочарования. Она сжала кулаки, пытаясь взять себя в руки. Малик подождал.
– Ты слышишь меня?
– Слышу, – тихо пролепетала Эми, подавляя всхлип.
– Ты хорошо себя чувствуешь?
– Прекрасно! – уже громче ответила девушка, украдкой вытирая глаза тыльной стороной ладони.
– Тогда иди сюда и сядь. Стоя не отдохнешь. Эми послушалась, стараясь спрятать лицо, чтобы он не заметил, как она расстроена.
– Уже через несколько часов будем на месте, – продолжал Малик.
«А уже через несколько дней я отсюда уеду», – думала Эми.
Она прилегла и уткнула голову в руки, чтобы Малик не видел, как она плачет.
ГЛАВА 7
Дом Вулкотов в пригороде Константинополя строили так, чтобы его обдувал любой даже самый маленький ветерок, так как Беатрис очень страдала от жары. Окна в комнатах доставали от пола до потолка и днем открывались настежь, чтобы в летний зной пропустить в дом воздух. Когда Джеймс вернулся с работы, Беатрис сидела на веранде, читая письмо.
– Я здесь! – окликнула она мужа, услышав его шаги внизу, в холле.
Джеймс отдал шляпу слуге и направился к жене. Он наклонился, чтобы поцеловать ее, и не мог не заметить капельки пота на щеках и пряди рыжеватых волос, выбившиеся из пучка. Кожа Беатрис была нежной, бледной, но с веснушками, а в жару моментально краснела; волосы же начинали завиваться колечками, едва температура поднималась выше семидесяти градусов по Фаренгейту. Неважно, сколько раз за день Беатрис переодевалась, сколько промокала платком влажный лоб, – жара действовала на нее так, что, пользуясь словами ее любимой писательницы Джейн Остин,
[10]
миссис Вулкот находилась в «затянувшемся состоянии неэлегантности».
– Что ты читаешь? – Джеймс показал на письмо.
– Это от миссис Сполдинг – она задержалась в Париже по пути домой.
Джеймс уселся рядом с женой в соломенное кресло-качалку:
– Интересно! И что же она пишет?
– Снова извиняется за то, что «потеряла» Амелию, и просит сообщить о судьбе девочки, – устало ответила Беатрис. – Как будто мы что-то сами знаем! – она заткнула письмо за рукав.
Вошла Листак и подала Джеймсу рюмку бренди. Потом взглянула на госпожу и спросила:
– Не желаете ли чего-нибудь, мадам?
Беатрис покачала головой, пошарила в своей сумочке и вытащила оттуда флакончик с одеколоном. Капнув немного на кружевной платочек, принялась прикладывать его к вискам.
– Ты неважно выглядишь, Беатрис, – озабоченно проговорил Джеймс, потягивая бренди.
