В конюшнях стояла тишина, если не считать тихого ржания лошадей. Ночь была облачная, но лампа, горевшая в круглом оконце над конюшней, где жил старый грум, бросала сноп золотистого света на чисто выметенные камни мощеного двора. Тэмсин и Габриэль неслышно проскользнули мимо, сливаясь с другими тенями. Свои предательски яркие волосы Тэмсин прикрыла капюшоном темного плаща, в который она плотно закуталась. Ворота в сад были заперты, как и предполагал Габриэль.
— Полезай. — Он легко поднял Тэмсин и усадил ее на верхнюю перекладину ворот. Она немедленно скрылась из виду, потом прошептала с другой стороны, из сада:
— В библиотеке горит свет.
— Удачи тебе! — прошептал в ответ Габриэль и скрылся в тени.
Тэмсин ползком обогнула угол обнесенного стеной сада, только раз зацепившись плащом за шип вьющейся шпалерной розы. Она задержалась и отцепила плащ, прижимаясь к стене рядом с розовым кустом. Из окон библиотеки лился свет, падавший на цветочные клумбы и квадрат лужайки, и она молила Бога, чтобы тень стены надежно укрыла ее на случай, если бы кто-нибудь смотрел из окон верхнего этажа.
Освободившись от шипа, она метнулась вперед и снова прижалась к стене рядом с освещенным окном. Оно было закрыто, но занавески не задернуты. Тэмсин подкралась к окну и заглянула внутрь. Сердце ее билось тяжело, и ладони стали влажными, но она так и не могла решить, были ли тому виной нервы или возбуждение.
Джулиан сидел за письменным столом спиной к окну. Он писал, его перо летало по листку пергамента. Пока она наблюдала за ним, чувствуя, что сердце подскочило к самому горлу, он перестал писать, откинулся на спинку стула, потянулся, выгибая шею, потом снова окунул перо в чернильницу и продолжил начатое. Она наблюдала за ним, погруженным в свое занятие, и представляла его лицо, когда он повернется и увидит ее, и кровь быстрее заструилась у нее в жилах. Он должен быть в восторге. И, конечно, так и будет. Тэмсин поскреблась в окно и снова отступила в тень.
Джулиан готовил отчет для премьер-министра, собираясь представить его завтра утром. Лорд Ливерпул попросил дополнительных сведений о боях и потерях в Сиудад Родриго и в Бадахосе, чтобы обосновать требование пэра о предоставлении ему людей и средств.
Услышав скрежет по стеклу, он посмотрел через плечо в окно. Вероятно, это ветка бьется. Он устало потер глаза. Ему было трудно сосредоточиться, и слова в отчете никак не связывались в предложения. Он все время слышал чувственный смех Тэмсин. Этот смех звучал у него в ушах, он видел ее улыбку, озорную и призывную. Ее образ будто висел в воздухе перед его мысленным взором. Он надеялся, что со временем картина потускнеет. Как только он вернется в Испанию, у него не будет времени думать о ней. Но даже когда он твердил себе это, сознавал, что в Испании будет еще труднее забыть ее. Воспоминания будут там еще живее и мучительнее, ведь именно эта страна породила столь невероятное, немыслимое создание, в котором струилась кровь Пенхэлланов…
Хмурясь, он потер затылок, пытаясь избавиться от неприятного ощущения, потом решительно вернулся к отчету.
Снова послышался скрежет, на этот раз более упорный. Он не обратил внимания. Потом царапанье сменилось барабанной дробью, ритмичным тук-тук-тук. Он круто повернулся на стуле. Через стекло ничего не было видно. Он нетерпеливо отодвинул стул и подошел к окну, широко распахнул его, Кусты и деревья росли слишком далеко, чтобы какая-нибудь случайная ветка могла царапать стекло. Он пристально вглядывался в темноту сада, но снова ничего не видел.
Потом откуда-то снизу ни с чем не сравнимый голос сказал:
— Добрый вечер, милорд полковник.
Он перевел взгляд ниже, к земле. Ее глаза казались темно-лиловыми на фоне бледного лица, капюшон свалился с головы, а золотистые волосы казались маяком во тьме ночи, — Я уже было подумала, что ты никогда не подойдешь к окну, — сказала Тэмсин, видя, что он потерял дар речи.
Она положила руки на подоконник, потом подтянулась и села. Повернувшись к нему, она улыбнулась, и если бы он не был так изумлен, то заметил бы беспокойство, которое она пыталась замаскировать улыбкой:
— Ты ничего не собираешься сказать?
— Ты… чертенок, сатанинское отродье! — Он наконец обрел голос. — Как, черт возьми, ты добралась сюда?
Еле нащупав ее талию под плащом, он поднял ее с подоконника и втащил в комнату, но вместо того чтобы поставить на пол, продолжал держать ее на весу, будто она была тряпичной куклой. Его большие руки удерживали ее за талию, ее лицо находилось на одном уровне с его лицом. Плащ свалился на пол, и под ним оказались бриджи и рубашка — униформа разбойницы.
— На Цезаре, конечно, — ответила она с улыбкой.
— Опять за свое, девочка! — Он встряхнул ее, все еще держа на весу, но она не могла понять, действительно ли он раздражен или только удивлен. Как бы то ни было, но он не выказывал большого восторга от того, что она явилась.
— Я должна была приехать. Ты умчался так внезапно, не сказав ни слова, — начала оправдываться она.
— У меня сложилось впечатление, что мы сказали друг другу все необходимые слова, — решительно перебил он. — Ты выразилась вполне ясно…
— Да, но ты застал меня врасплох, — запротестовала Тэмсин, все еще находясь в его объятиях. — Откуда мне было знать, что ты умчишься ночью и не оглянешься назад?
Она сделала попытку лягнуть его, чтобы наконец оказаться на полу, но, кажется, это не возымело никакого действия.
— О? — Золотисто-рыжие брови поднялись. — Так, значит, эта небольшая беседа в салоне была всего лишь разминкой перед боем? Ты мне заявляешь с абсолютно чертовским высокомерием, что больше не хочешь иметь со мной дела, а я должен понять это как приглашение?
— Все было совсем не так, — сказала она тихо. — Ты выразил желание покончить с этим, а не я.
— А мне показалось, что я предложил нечто противоположное, — ответил он спокойно, не сводя с нее глаз.
Такая беседа ни к чему не могла привести. Он все еще держал ее на весу, будто она была чучелом, набитым соломой. Будь она проклята, если ему удастся сбить ее с толку, когда было ясно как день любому существу, обладающему минимальным запасом разума, что все сложности исходили от него. Именно он не хотел видеть очевидного.
— Ты говоришь о моем высокомерии. Так я скажу тебе, милорд полковник, что ты упрямый, тупой и вдвое высокомернее меня! — огрызнулась Тэмсин.
К ее ярости внезапно в голосе прибавились слезы и затуманили глаза. Она хотела сказать, что любит его, но слова не шли с языка. Она хотела сказать, что он любит ее, должен любить. Она не могла бы так глубоко погрузиться в пучину любви, если бы не чувствовала, что и он испытывает то же.
— Ты, — сказал Джулиан провокационно, — упрямая, испорченная сирена-интриганка.
Ему казалось, он уже смирился с мыслью о том, что их авантюре пришел конец, что она уйдет из его жизни столь же решительно, как и вошла в нее, но теперь ему было ясно, что ни с чем он не смирился.
