— У тебя есть дети? — проронила она в вечернем сумраке едва освещенной пламенем свечей комнаты.
Находившемуся в полудреме Джонни показалось, что его ударили обухом по голове.
— Что? — непонимающе переспросил он, думая, что ослышался.
— Я просто подумала, есть ли у тебя дети.
— А почему ты спрашиваешь? — насторожился он.
— Да так, интересно… — Элизабет почувствовала, как ее душу начинает глодать червячок зависти: наверняка есть какая-нибудь счастливица, которой удалось заиметь от него ребенка.
— Откуда мне знать. — Обычные мужские увертки.
— Нет, скажи!
Джонни тяжело вздохнул. По тону Элизабет он понял, что на сей раз отвертеться не удастся и ответить на ее вопрос ему все же придется.
— Да, несколько, — неохотно признался он.
— Это очень неопределенно.
— Я никогда не спал с девственницами, а возможность того, что родится ребенок, существует всегда. Поэтому они наверняка есть, но я не знаю, сколько и у какой из бывших со мной женщин.
— Ты хочешь сказать, что спал с замужними женщинами?
— Чаще всего — да, — снова вздохнул Джонни. — Но почему ты завела этот разговор?
— Просто я подумала о том, как приятно родить от тебя ребенка.
— Боже милостивый… — застонал Джонни, и мысли его тревожно заметались.
— Не волнуйся, я не собираюсь тебя ни к чему принуждать.
— Сейчас уже поздно об этом говорить, — пробормотал Джонни. Он никогда не боялся принуждения со стороны женщин, а тех из них, кто все же пытался его к чему-либо принудить, умел блестяще поставить на место. Но сейчас он был явно встревожен. Высвободив руку из-под спины Элизабет и перекатившись по постели, Джонни улегся на бок и подпер голову ладонью.
— Ты считаешь, я должен был подумать о том, как лучше предохраняться? — спросил он чуть охрипшим от волнения голосом, не сводя пристального взгляда с Элизабет. На какое-то мгновение ему показалось, что разговор сейчас коснется одной из двух крайне нежелательных в постели тем — или женитьбы, или денег.
— Никто из нас не утруждал себя тем, чтобы задуматься об этом, — ровным голосом ответила Элизабет. — Я не собираюсь от тебя ничего требовать.
— Я слышал разговоры о том, что ты не можешь иметь Детей, — проговорил Джонни, успокоенный тем, что разговор о женитьбе ему не грозит. Что же касается денег, то он всегда был щедр к своим любовницам. Джонни Кэрр не привык считать гинеи в постели.
— Ну вот, видишь, значит, тебе тем более нечего опасаться, — с наигранным оживлением бросила Элизабет. Однако глаза ее наполнились слезами, а нижняя губа предательски задрожала. Она никогда не могла до конца поверить в свою неполноценность, и в душе ее все еще продолжала жить надежда.
— О Боже… Прости меня ради всего святого! — пробормотал Джонни, обняв Элизабет и прижав ее голову к своей груди. — Я не хотел быть таким бесчувственным скотом, — добавил он, нежно гладя ее волосы.
— Ты же… не знал… что мне будет больно, — ответила Элизабет жалобно, изо всех сил пытаясь удержать слезы. Заботливый тон и утешения Джонни причиняли ей лишь большую боль.
— Не плачь, моя родная, прошу тебя, — прошептал он, вытирая ручейки слез, уже струившихся по ее щекам. — Возможно, когда-нибудь у тебя все же родится ребенок. — Это было так не похоже на Джонни Кэрра, что, произнеся последнюю фразу, он даже не поверил собственным ушам и подумал: «А не спятил ли я вконец?» Однако он был странным образом тронут горем Элизабет. Сейчас она выглядела такой маленькой и беззащитной!
— В конце концов, эта не твоя забота, — задиристо проговорила она, пытаясь превозмочь душевную боль и понимая, что разговоры о детях заставляют Джонни чувствовать себя неловко. — Не будем больше говорить об этом.
— Вот и прекрасно! — со вздохом и облегчением согласился Джонни. Как и все мужчины его положения, он предпочитал вести вольную, полную развлечений жизнь, свободную от каких-либо обязанностей и ограничений. Для богатых, как он, господ правил не существовало. То было время, когда аристократы и богачи могли безнаказанно удовлетворять свою похоть, не будучи ни перед кем в ответе. Правила обязывали жениться на матерях своих детей лишь бедняков да низкорожденных.
— А ну-ка, улыбнись! — приказал Джонни, бережно развернув Элизабет к себе лицом. Он склонился над ней и принялся целовать ее лоб, глаза, уши. По телу Элизабет стало разливаться тепло, исходившее от него, и она почувствовала, как счастье вновь возвращается в ее сердце. — Если хочешь, я могу тебе спеть, — с озорной улыбкой предложил Джонни.
Элизабет молча смотрела на его мужественное лицо, которое игра света и тени делала еще более утонченным. Синие глаза под густыми черными ресницами сулили ей все наслаждения, о которых она только могла мечтать, а чувствительные изгибы губ навевали мысль о совсем иных, нежели пение, забавах. Она ощутила, что, помимо исчезнувшей было радости, к ней возвращается и желание. Одарив Джонни улыбкой роковой соблазнительницы, она прошептала:
— А теперь рассуди, Равенсби: с какой стати мне слушать твое пение, если в мой живот упирается твой в прямом смысле выдающийся член!
— Что это у тебя на уме? — притворился непонимающим Джонни, и в его синих глазах промелькнула хитрая усмешка.
— В моем распоряжении еще несколько часов, в течение которых я могу пользоваться тобою.
— А я — развлекать тебя, — приглушенным голосом согласился он.
— Какое счастье, что хоть в чем-то мы с тобой согласны! — Элизабет провела пальцем по его черным бровям.
— А разве так не всегда, Битси, котеночек мой? — Прошептал Джонни. Взяв Элизабет за руку, он поднес ее ладонь к своему рту и принялся нежно водить языком розовым пальцам.
Утро наступило слишком рано, слишком неожиданно! Словно невиданный золотой цветок, над Ридсдейлом поднялось солнце. Не размыкая объятий, любовники молча лежали в постели и наблюдали, как тают последние тени в их маленькой вселенной и комната наполняется мягким утренним светом. Оба знали, что отъезд в Эдинбург больше откладывать нельзя.
Умиротворенная, полная любви и нежности, лежа в объятиях Джонни, словно ребенок в колыбели, Элизабет сказала:
— Не забудь навестить меня, когда позволят государственные дела. К тому времени у нового дома уже успеют построить стены.
— Обязательно, — пообещал Джонни, гладя волосы возлюбленной. — Я приеду сразу же, как только смогу.
За эти дни между ними возникло нечто новое, чему невозможно было подобрать определение — то ли любовь, то ли глубокая привязанность, — некое блаженное заклятие, которым они стали повязаны друг с другом. И их прощальный поцелуй был сладок и нежен.
И было еще одно прощание — на усыпанной гравием дорожке перед домом в присутствии Монро, Редмонда, слуг и телохранителей. Джонни галантно поклонился, Элизабет приветливо улыбнулась, после чего они обменялись принятыми в свете и подходящими к случаю любезностями. Снова превратившись в обходительного кавалера, Джонни запечатлел на ее руке легкий поцелуй и, взобравшись на коня, присоединился к Монро, который некоторое время терпеливо ждал, пока закончится церемония прощания.
