— На это может потребоваться некоторое время. После прошлогоднего случая с Саймоном Фрейзером любой сто раз подумает, прежде чем прибегнуть к помощи любителя в качестве «переписчика».
— Я мог бы свести вас с кое-какими полезными людьми на континенте. А мы тем временем, не мешкая, приступили бы к делу об изнасиловании. Во всяком случае, ни у кого не возникнет и тени сомнения в том, что он похитил вашу дочь. Что же касается его связей с приверженцами короля Якова, то с этим делом будем продвигаться медленнее, зато наверняка. У него слишком много друзей в шотландском парламенте, так что обвинить его в измене будет не так уж легко.
— Но даже самые верные друзья не смогут защитить его от обвинений в изнасиловании. Этот человек — грязный сластолюбец.
— Вот и кстати, что у него появилось нечто вроде нежности к вашей дочери.
— Никаким романтизмом здесь и не пахнет, — раздраженно отрезал Годфри. — Этот мерзавец просто срывает цветы удовольствия везде, где только может.
— Так как же насчет вашей дочери? Она подпишет жалобу?
Гарольд Годфри на несколько секунд задумался над тем, какую шутку может сыграть с ним на сей раз независимый нрав его чада.
— Об этом не беспокойтесь. Я заставлю ее поставить свою подпись, — твердо произнес он в конце концов.
В ноябре палаты лордов и общин заседали в Вестминстере в воинственном настроении. Парламентарии были исполнены решимости потребовать самых суровых кар в отношении Шотландии за принятие ею Акта о безопасности. Англия восприняла этот шаг как угрозу и оскорбление, а вооружение шотландской милиции приводилось в качестве доказательства враждебных намерений.
О всеобщем волнении, вызванном принятием Шотландией Акта о безопасности, можно было судить по тому факту, что, когда пэры собрались на заключительное заседание 20 ноября, в палате лордов яблоку негде было упасть — столько было желающих выслушать громоподобную речь Хейвершэма. Главной темой его выступления были тревожные настроения в среде мятежных шотландцев.
7 декабря лорды заседали в специальной комиссии, обсуждая, как наилучшим образом поставить Шотландию на колени. И было решено, что возмездие ускорит решение проблемы престолонаследия, имеющей первостепенную важность для Англии в условиях, когда во Франции обретался претендент на трон. Была поддержана резолюция лорда Галифакса о том, что все шотландцы, за исключением поселившихся в Англии, Ирландии и колониях, а также тех, кто состоит на службе в армии и на флоте, должны быть объявлены иностранцами до оформления унии или решения вопроса о престолонаследии. Лорды уполномочили комиссаров Адмиралтейства отрядить английские быстроходные корабли для перехвата всех шотландских судов, торгующих с противником. И призвали королеву принять незамедлительные меры для проведения оборонительных мероприятий на границе.
Итак, английский парламент повел открытое наступление на Шотландию, осмелившуюся заикнуться о независимости.
А когда эта новость распространилась к северу от границы, шотландцы все как один выразили готовность противостоять английской тирании.
В это время вдали от вестминстерских политических бурь, не ведая о кознях Гарольда Годфри, Грэмы из Ридсдейла лелеяли собственные планы прибрать к рукам наследство Элизабет. Несколько дней спустя после возвращения из Хекшема они созвали судейских крючкотворов и приступили к юридическим маневрам, необходимым для того, чтобы обвинить Элизабет в колдовстве, которое якобы и привело к безвременной кончине их отца. Свидетели, естественно, нуждались в подробных наставлениях о том, какими должны быть их показания. Их петициям предстояло лечь на стол местного судьи, которому надлежало допросить обвиняемую. Одним словом, каждый документ должен был, пройдя собственный извилистый путь, занять свое место. Тогда и можно было принять решение о том, когда выносить дело на суд присяжных. Подготовка сцены, выплата жалованья актерам, а главное, неустанные репетиции, чтобы каждый из них знал свою роль назубок, — все это требовало времени.
Первые дни после свадьбы молодые проводили в путешествиях между «Тремя королями» и Равенсби. Они находили особое удовольствие в хлопотах со строительством, причем каждый считал себя непревзойденным инженером и зодчим. Постоянно беседуя и споря, муж и жена словно растворялись друг в друге, открывая новые, доселе неизведанные глубины любви. Благодаря часто наведывавшимся к нему посыльным Джонни был в курсе дел Вестминстера, хотя и без донесений знал, что от английского парламента вряд ли можно ожидать сочувствия к бедам шотландцев.
В один из коротких дней, когда стоял уже поздний октябрь, возвращаясь к дому, Джонни и Элизабет заметили возле крыльца экипаж. Утро они провели вместе с Монро на рытье котлована: новое озеро должно было соединить цепь прудов в один гигантский водоем. Осенний день выдался солнечным и теплым, тронутая багрянцем листва парка играла непередаваемыми красками.
— А вот и гости пожаловали, — заметила Элизабет. — Узнаешь карету?
— Не совсем, — уклончиво ответил Джонни, хотя и прекрасно знал, кому принадлежит этот экипаж. — Полагаю, соседи сочли, что со времени нашей свадьбы прошло уже достаточно времени, чтобы начать наносить нам визиты.
Столкнувшись в прихожей с Данкейлом Вилли, он с облегчением узнал, что эрл Лотиан на сей раз нашел-таки возможность сопровождать собственную жену. На присутствие эрла указывали также его удочки, прислоненные к стене.
— Они в салоне Юпитера, милорд, — сообщил официальным тоном Вилли, — поджидают вас с графиней.
— Кто это — они? — поинтересовалась Элизабет.
От нее не укрылся быстрый взгляд, который Вилли метнул в сторону хозяина, а потому она с нетерпением ожидала ответа на свой вопрос.
— К нам приехали Калросс и Джанет Линдсей, — с непроницаемым лицом сообщил Джонни.
— На рыбалку? — Великолепные длинные удилища невозможно было не заметить, и все же ей трудно было представить элегантную Джанет Линдсей слоняющейся с удочкой в руках по речным отмелям.
— Полагаю, и ради того, чтобы повидаться с тобой. — Продолжая разговаривать с ней ровным, без малейшего намека на эмоции, голосом, он, не выпуская руки жены, вел ее к южной анфиладе.
Воспоминания о последней встрече с графиней были не из числа самых приятных, и в какой-то момент Элизабет захотелось упереться, однако, передумав, она ограничилась лишь ядовитым вопросом:
— И насколько же любезной я должна быть с твоей… Как бы ее поприличнее назвать?
— Тогда я не был женат.
— Зато она была замужем, — вкрадчиво напомнила Элизабет. — Интересно, как тебе удается ладить с ее мужем?
— Мы с Калроссом старые друзья.
— Ваша дружба, должно быть, не знает границ, — вставила она очередную шпильку, — раз он столь великодушно закрывает глаза на то, что ты наставлял ему рога.
— Он женился на ней не по любви.
— И она, вероятно, выходила за него замуж вовсе не из-за большого чувства.
