— Как и ты.
— Как и я. С той только разницей, что я ни разу не давал ему денег и никогда не дам. У него их и так достаточно для человека, который только и знает, что есть, пить и спать.
— Ах, вот как! Значит, праздная жизнь вызывает у тебя отвращение?
— Лишь в том случае, когда к ней относятся как к серьезному занятию. Я твердо уверен в том, что на жизнь надо зарабатывать собственным трудом.
— А управлять поместьем — его труд? — хитро спросила она.
— Да, если управлять хорошо, — кратко ответил он.
— Мой дед учил меня относиться к поместью с величайшей заботой. Процветание Истона значило для него все.
— И результаты налицо.
— У меня здесь две школы и маленькая швейная фабрика для молодых женщин. К тому же скоро откроется сельскохозяйственный колледж, где будут учиться как мужчины, так и женщины. — В ее словах прозвучала нескрываемая гордость.
— Берти уже говорил мне об этом.
— Наверное, он считает меня сумасбродкой.
— Берти не понимает, какие социальные перемены происходят в его стране.
— Я свела его с моим другом Стедом, который попытался растолковать ему цели социалистической партии. Но у Берти хватило вежливости лишь на то, чтобы не зевать во время разговора.
— Могу себе представить.
— Должно быть, в душе он насмехался надо мной.
— Вероятно, более справедливым будет сказать, что Берти рассматривает женщин в первую очередь в качестве… средства развлечься.
— А ты — нет?
— Иногда, но далеко не всегда. В твоем случае — категорически нет.
— До чего же вы льстивы, господин Брэддок. — Называй меня Кит, — улыбнулся он.
— Я помню, когда ты впервые попросил меня об этом.
— В твоем будуаре в Коузе.
— Я тебя тогда так сильно хотела…
— Я заметил это.
— А сейчас я всеми фибрами души ненавижу Оливию, чёрт бы тебя побрал вместе с ней.
— Вполне разделяю твое чувство, поверь мне, дорогая.
— И все же не смог устоять перед ней.
— Просто я был зол как черт.
— Могу ли я как-нибудь ночью воспользоваться тем же предлогом?
— Можешь, но только в том случае, если роль утешителя выпадет мне.
От его глубокого голоса у нее мурашки побежали по коже. В нем была какая-то особая решительность, законченность, он обещал будущее, о котором она страшилась думать.
— Пожалуйста, поцелуй меня, — смиренно попросила она, потому что хотела отогнать от себя страх неизвестности, страх перед судьбой, которая могла оказаться к ним жестока. Потому что хотела быть с ним прямо сейчас, в эту минуту, а об остальном — тревожном и горьком — не желала думать.
— Кто-нибудь может увидеть. Оглянувшись вокруг, она склонилась и приникла своими устами к его.
— Отчаянная ты женщина, — пробормотал он, беря ее за талию. — Наверное, за это я и люблю тебя. — И, поднявшись, потянул ее следом и поставил на ноги.
— Скажи мне это еще раз. Скажи, что любишь. — В ее голосе опять вибрировало волнение юной девушки. Никогда еще она не желала так страстно мужской любви. Это бесшабашное, отчаянное чувство застало ее врасплох.
На какую-то долю секунды над берегом озера повисла такая тишина, что, казалось, можно слышать, как растет трава. И ей захотелось взять свои глупые слова назад.
— Я люблю тебя, — повторил Кит тихо и просто, без всяких многозначительных интонаций. — Я никогда и никому еще не говорил этого, — добавил он.
— И я не говорила.
— Тогда скажи мне. Так будет честно.
— Не знаю, смогу ли я.
— Ты не знаешь, любишь ли меня?
— Не знаю, смогу ли сказать это.
— Проклятый де Грей так много убил в тебе.
— Да, — прошептала она.
— Скажешь мне о своей любви попозже, — деликатно сдался Кит. — Я все равно знаю, что любишь.
Она молча кивнула, и глаза ее наполнились слезами. И при виде этих слез ему захотелось убить де Грея за все, что он сотворил с ней.
Подхватив Анджелу, Кит взял ее на руки и крепко прижал к себе.
— К черту всех твоих гостей, — сказал он вполголоса. — Сейчас ты будешь со мной.
14
По пути в Стоун-хаус он без устали разговаривал с ней о малютке Мэй, о том как та умна, как мила и жива — вся в маму. Он рассказывал, как мчался к ней из Лондона, о людях, с которыми встречался после отъезда из замка Мортон. Его голос убаюкивал, сдержанные жесты навевали покой. Он говорил, не нуждаясь в ее ответах. Его монолог преследовал единственную цель — отвлечь ее от грустных мыслей.
Позже, когда он нес Анджелу по саду, раскинувшемуся позади Стоун-хауса, и расхваливал ее за то, что ей так хорошо удалось восстановить старинный особняк, графиня не удержалась и, подняв голову, в порыве чувств нежно поцеловала его в щеку.
— Спасибо, — искренне поблагодарила она его. — Ты всегда умеешь сделать так, чтобы жизнь начала казаться лучше.
— Не забывай же об этом, дорогая, — улыбнулся он в ответ и нагнул голову, чтобы пройти под низко свесившейся ветвью. — Я все могу наладить.
— Даже мою жизнь? — Ее голос снова тронула тоска.
— Твою жизнь — в первую очередь, mon ange. — Остановившись под яблоней, усеянной плодами, Кит жадно поцеловал Анджелу. — Разве тебе не известно, что именно за этим я и приехал сюда? — проговорил он, оторвавшись от ее рта. — Да-да, именно, чтобы сделать тебя счастливой.
— И пока тебе это неплохо удается, — прошептала графиня.
— Пытаюсь, — скромно признал он свои заслуги, хотя улыбку его никак нельзя было назвать смиренной.
Через несколько секунд высокий силач с миниатюрной красавицей на руках толкнул дверь на кухню. Дом встретил их молчаливой прохладой.
— Ну вот, — спокойно констатировал Кит. — Это все же лучше, чем сборище гостей. Никого не надо развлекать. Разве что меня, — оговорился он с легкой улыбкой. — Но ты сама знаешь, как мало мне требуется для радости… А для начала позволь-ка заварить тебе чашку чаю, — предложил заботливый поклонник, осторожно сажая Анджелу на грубый стул возле стола. Ему хотелось сделать все, чтобы хоть как-то подбодрить ее.
— Ты сумеешь? — Ее глаза, мерцающие в полумраке, казались неправдоподобно большими.
— А разве ты сама не умеешь этого?
— Меня никто не учил. — Кухня для наследницы знатного рода была неведомым миром.
— Тогда учись, родная. — Она и глазом не успела моргнуть, как на столе стояли две чашки с дымящимся чаем. Кит сел напротив нее с хозяйским видом, будто всю
