— Прошу прощения, — пробормотал он, вспомнив, что они едва знакомы, — не хотите ли передохнуть?
— Когда мне этого захочется, — прошептала она, прогибаясь навстречу, чтобы коснуться губами его губ.
К счастью, бессонные ночи ему хорошо знакомы. Он усмехнулся.
— Тогда в путь!
И всю оставшуюся ночь, уединившись в личном раю, они предавались бешеным и бесстыдным страстям. Движимые порывами желания, они спаривались в непристойной вакханалии, охваченные стихией одержимости, и им казалось, что их околдовали.
Поразительное просветление для двух людей, отнюдь не склонных к полету фантазии. Но столь замечательное и прекрасное, восхитительное и чарующее, чтобы в нем усомниться.
Ближе к утру, пресыщенные и изможденные, они наконец уснули. Она распласталась на нем, положив голову ему на грудь, его руки обнимали ее, и, как дети в лесу, они спали.
Она никогда не позволяла себе так безоговорочно подчиняться. И так развеяться тоже. Насколько она могла припомнить.
Изнуренный, капитан уснул мертвым сном.
В полдень — одиннадцатый удар старинных голландских часов в футляре, стоявших в углу, только что замер — они вдруг проснулись. Над головой у них раздавался топот ног, слышались приглушенные голоса. Тишину нарушил какой-то шум, будто наверху двигали тяжелые предметы.
Тама, лежавшая в объятиях Хью, напряглась.
— Они сюда не войдут, — успокоил он ее, гладя по спине. — Вам ничего не грозит.
— Да. — Но она вся дрожала, словно самая малодушная из женщин. Словно она не в состоянии вступить в бой с любым мужчиной. Стараясь успокоиться, она с усилием отогнала свои зарождающиеся страхи, напомнив себе, что только что очнулась от глубокого сна и потому мыслит нечетко.
«Дыши медленно, сосредоточься. Слышишь? Они уже уходят», — мысленно приказала она себе.
Но все же лучше Тама чувствует себя вооруженной, и, соскользнув с груди Хью, она вытащила из-под матраса свои мечи.
— Как вы думаете, сколько их там? — спросила она, становясь рядом с ним на колени и подняв на него глаза.
— Это не имеет значения. Они не смогут найти вход. — Опершись на локоть, он набросил ей на плечи стеганое одеяло и снова улегся. — Вы не проголодались?
Она уставилась на него, глаза ее при тусклом свете, проникающем через искусно замаскированное окошко в основании статуи Будды, казались огромными.
— Как вы можете думать о еде в такое время?
— Они уходят. Слышите? А я в последнее время ем очень редко. — Несколько дней его пищей был лишь бурбон. — Настоятель выпроводит их отсюда, — шепнул он, успокаивающим жестом касаясь ее руки. — Он испытанный придворный. Если бы не наследственное право, он сам стал бы сёгуном. И гораздо лучшим, чем нынешний.
— Лучше теперешнего может быть всякий, — с раздражением пробормотала она. — Поскольку этого изнеженного молодого человека больше интересует поэзия. Его правление пагубно скажется на стране.
— Ваш отец разделял ваше мнение, но был лоялен. Почему?
— Отец еще больше не доверял оппозиции. Это явные оппортунисты, как вы, без сомнения, знаете, поскольку занимаетесь торговлей. Сацума и Тёсю покупали оружие и корабли за много лет до того, как этим стали заниматься все, стараясь при этом снискать расположение двора с помощью денег и лжи. А теперь они правят императором.
— Ваш отец предпочел бы более представительное правительство — весьма передовой образ мышления для человека его сана. Большинство крупных землевладельцев были бы возмущены и протестовали бы против необходимости отказаться от своих феодальных привилегий.
— Он понимал, что так лучше для будущего нашей страны.
— Великодушный человек.
Лицо ее смягчилось:
— Как и вы, Хью-сан. Во всех замечательных смыслах.
— Благодарю вас. Ваше великодушие мне тоже приятно. Но помните — вы мне платите. Я небескорыстен.
— А почему бы мне не платить за ваши услуги? — Она отложила мечи в сторону, поскольку шум наверху стих. — Хотя если вы посчитаете, что вам хорошо платят, не могу ли я быть более требовательной?
Он усмехнулся:
— А это возможно?
— Не знаю. — Ее голос стал низким и страстным. — Скажите сами.
Он потянулся, демонстрируя замечательные выпуклые мускулы и откровенные мужские стати.
— Я охотно послужу вам и в качестве племенного жеребца, принцесса, но мои минимальные требования — немного еды и возможность выспаться.
— Конечно, конечно. Вот увидите, я согласна и на то и на другое. — Она склонилась в низком поклоне.
Он поднял руку, отменяя ее позу «положение обязывает».
— Речь не о том, чтобы вы были со мной покорной. Это ясно?
Она приняла послушную позу:
— Да, сэр. Я понимаю.
— И не прикидывайтесь скромницей, — сказал он, нахмурясь. — Это не ваш тип.
— А какой у меня тип? — Глаза ее весело блеснули.
— Самолюбивая, непокорная, упрямая, ну и любите приказывать, а главное… — он подмигнул, — слаще меда.
Она подбоченилась и тоже шутливо подмигнула, и ее ресницы кокетливо затрепетали.
— Как я сладка, капитан Драммонд?
Он прищурился:
— Сколько вам лет, черт побери?
С распущенными волосами и порозовевшими щеками она вдруг показалась ему совсем юной. Ему хотелось надеяться, что этой ночью он имел дело не с пятнадцатилетней.
— Мне двадцать два, по вашему счету — двадцать один.
— Замужем? — Наверное, об этом стоило спросить раньше.
— Это теперь имеет значение?
— Вопрос, конечно, запоздалый.
— Незамужем.
Потрясен он не был, но все же удивился. Японцы рано вступают в брак, особенно те, что принадлежат к известным семьям, где, по традиции, принято заключать брачные союзы с другими влиятельными семьями.
— Это необычно, да? Не быть замужем в вашем возрасте…
— Отец предоставил мне свободу выбора, но никто пока не сделал мне предложения.
— У вас, разумеется, были любовники. — Она не была ни девственна, ни стыдлива.
— У каждой знатной дамы есть любовники, Хью-сан. Как иначе могли бы мы испытать восторги любви?
— Некоторые женщины ждут, пока не вступят в брак.
Она смотрела на него удивленно, потому что его голос прозвучал холодно и резко.
— Считаете, мне следовало подождать?
— Нет, конечно, нет. Я говорю вообще.
— А вы женаты?
— Нет, — последовал краткий ответ.
