Всех трясло. Люди выходили из дома, боязливо оглядываясь на освещенную солнцем площадку, провожаемые раскатами неумолимого и глухого голоса:
— Навсегда!.. Навсегда!.. НАВСЕГДА!!!
Глава 6
«Еще долго здесь только и будут говорить, что об этом красном платье», — проворчала про себя Анжелика.
Мирная воскресная трапеза, сопровождаемая чтением отрывков из Библии, не смогла рассеять чувства тревоги, навеянного проповедью пастора. После обеда Анжелика вышла ненадолго в сад, чтобы посмотреть, что там посажено, растереть эти растения между пальцев и постараться узнать их по запаху. Летний воздух был наполнен жужжанием пчел. Ею овладело неудержимое желание как можно скорее вновь увидеться с Жоффреем. Без него мир был пустым. Ей казалось странным и невыносимым само ее присутствие в этой английской деревне. Как будто она До этого спала и, проснувшись, стала спрашивать себя, как она здесь оказалась. Что-то казалось здесь подозрительным, но что именно, она не могла объяснить.
— Ну, куда делся этот Мопертюи? — крикнула она Кантору. — Смотри, солнце уже заходит, а он все еще не вернулся из леса с лошадьми!
— Пойду посмотрю, где он там, — ответил Кантор, и быстрым шагом направился к окраине деревни.
Она увидела, как он уходит и скрывается в густой зелени леса. Ей вдруг неизвестно почему захотелось его удержать и крикнуть: «Нет, не ходи туда, Кантор! Кантор, сынок, не иди в лес…»
Но он уже исчез за поворотом дороги, которая вела к овчарне, последнему перед лесом дому деревни.
Она вернулась в дом Бенджамена, поднялась по лестнице, быстро взяла свою кожаную сумку и оружие, набросила на плечи плащ, надела шляпу и снова спустилась вниз. Служанки, сидя у окна, ничего не делали, думали о чем-то своем или молились про себя. Она не стала их тревожить, молча прошла мимо и вышла на покрытую травой улицу селения. Маленькая Роз-Анн, по-прежнему одетая в свое красное платьице, побежала за ней.
— Ох! Дорогая дама, не надо уходить, — пробормотала она на своем плохом французском.
— Милая моя девочка, мне уже пора, — сказала Анжелика, не замедляя шагов.
— Я и так у вас слишком задержалась. Мне уже сейчас следовало бы быть на берегу, где меня ждет корабль… А теперь раньше, чем на рассвете, мы там не окажемся…
Проявив трогательные заботливость и внимание, маленькая англичанка захотела взять у нее сумку и понести.
Они вместе поднялись на косогор и за поворотом увидели последние дома поселка, самые маленькие и самые бедные, построенные из неотесанных бревен и покрытые сеном или древесной корой. Еще дальше показался последний дом: большая овчарня.
Перед этими домами был еще сарай, тот самый, где ночевали французы, и где сейчас Адемар должен был отсыпаться после всех страхов, которые ему пришлось пережить. Поодаль находился окруженный цветами домик школьной учительницы мисс Пиджон. Стоявшее несколько в стороне среди огороженных заборами выпасов здание овчарни с его прочной торцовой стеной и флюгером выглядело довольно внушительно. Дальше был овраг, через который они прошли вчера вечером. Затем, на склоне холма, несколько возделанных участков, и наконец лес — море деревьев, бурные ручьи и крутые горы.
В саду мисс Пиджон виднелся внушительный бюст мистрис Уильям — бабушки Роз-Анн. Она стояла посреди шток-роз и проворными пальцами обрывала увядшие лепестки. Энергичным жестом руки она подозвала к себе Анжелику. Та поставила сумку на землю и подошла попрощаться с ней.
— Посмотрите на эти розы, — сказала мистрис Уильям. — Должны ли они страдать, потому что сегодня день, который мы должны посвящать Господу? Мне уже пришлось выслушивать по этому поводу замечание от нашего пастора. Но я ему ответила, как надо. Так что сегодня мы вроде как бы квиты…
И указательным пальцем, на который был надет кожаный напальчник, она показала на стоявший позади домик.
— Он там, причащает эту бедняжку Элизабет! И она вновь принялась за свою работу. Ее пронзительный взгляд из-под тяжелых лиловых век еще гневно сверкал, но уголки губ уже поднялись вверх, и на лице появилось нечто вроде полуулыбки.
— Может быть, меня когда-нибудь и поставят к позорному столбу, — сказала она. — А рядом будет написано: «За то, что она слишком сильно любила розы!»
Анжелика также улыбнулась, испытывая некоторое замешательство. Еще вчера, когда она впервые встретилась с этой внешне очень суровой и высоконравственной старой дамой, ей показалось, что та как бы забавляется тем, что все время выставляет себя в неожиданном свете. Анжелика не могла понять, какая она на самом деле. И сейчас ей было неясно, то ли та смеется, шутит, провоцирует, то ли Анжелика не все правильно улавливает в ее английской речи. У нее даже мелькнула мысль, что почтенная пуританка имеет определенное пристрастие к крепким напиткам, джину или рому, и это временами приводит ее в шутливое настроение, но она быстро отогнала от себя эту неуместную и чудовищную мысль. Нет, все дело в другом. Может быть, это своего рода опьянение, но бессознательное, проистекающее из очень чистого источника.
И когда эта крупная женщина, которая была выше нее на целую голову и выглядела солидной, твердой, как скала, вдруг заговорила легко и свободно, Анжелика снова стала испытывать ощущение чего-то нереального, сомневаться, действительно ли она находится здесь, как будто все кругом не настоящее и земля уходит из-под ног. Кажется, что ты спишь и вот-вот должен проснуться, но пробуждение все не наступает.».
Природа как бы застыла, наполненная благоуханием цветов и жужжанием пчел.
Сара Уильям вышла из этого массива роз, погладив ласкающим жестом их ветви, имевшие зеленые, розовые и чисто белые тона.
— Во г они по-настоящему счастливы, — пробормотала она.
Она открыла калитку и подошла к Анжелике. Потом сняла с руки перчатку и засунула ее в висевший на поясе мешок с садовыми инструментами. При этом она не отрывала взгляда от лица иностранки, которая вчера привела к ней ее внучку.
— Вам приходилось встречать французского короля Людовика XIV? — спросила она. — Вы видели его близко? Да, это чувствуется. Отблеск Короля-солнца остается па вас. Ах! Эти француженки, сколько в них грации!.. Давайте, пройдитесь, пройдитесь, — и она сделала рукой приглашающий жест, — пройдитесь немного передо мной…
Ее улыбка в уголках рта стала более явственной, веселье как бы готово было выплеснуться наружу.
— Я, наверное, уже впадаю в детство. Я люблю все яркое, красивое, свежее…
Анжелика сделала несколько шагов, как ее попросила об этом старая женщина, и обернулась.
Взгляд ее зеленых глаз спрашивал, этого ли от нее хотят, и ее лицо невольно приняло детское выражение. Старая Сара Уильям ее как бы гипнотизировала. Она стояла посреди единственной в деревне дороги, которая была одновременно и улицей, и дорогой, и тропинкой и вела через весь поселок от леса к расположенному на холме «дому собраний». На нее падала тень от высоких вязов, отблеск от листвы которых делал еще более бледными ее и без того как бы покрытые воском щеки. Положив руку на бедро, она стояла прямо, с высоко поднятой головой, и ее осанке могла бы позавидовать любая королева. Стройность ее стянутой жестким корсетом талии подчеркивала фижма из черного бархата, опоясывающая бедра. Это была мода начала века, и Анжелика вспомнила, что так одевались ее мать и тетки. Но черное платье, надетое поверх темно-фиолетовой второй юбки, было более коротким, чем в те времена. При этом мистрис Уильям не боялась, что будут видны ее высокие черные сапоги, в которых она чувствовала себя удобно при ходьбе по размытым дорогам и мокрым полям.
