Коротенькая юбка Эстер позволяла ей легко танцевать, не стесняя движений. Она смеялась, увлекаемая неотразимым капитаном, ноги ее почти не касались земли, а золотистые волосы то летели за ней как огненный шлейф, то падали на щеки и все лицо.
Он говорил с ней то по-французски, то на языке басков, и каждый раз, когда фигура танца приближала ее к нему, она чувствовала, как его твердая рука все теснее прижимала ее стан.
— В ночь на святого Жана из моря пришла фея, — говорил он. — Монеган — счастливый остров. Все это — магия. Откуда вы знаете наши танцы?
— Потому что меня зовут графиня де Пейрак де Моран д'Ирристру.
— Ирристру?.. Это фамилия из наших мест.
— Вот именно.
— Так вы из Аквитании?
— Да, по замужеству.
— Почему же ваш супруг позволяет вам уезжать одной на край света?
— Он недалеко отсюда, так что будьте осторожны, сударь.
— Сударыня, — сказал он на своем языке, — у вас самая восхитительная талия, какую я когда-либо обнимал, а глаза ваши меня заворожили… — И продолжал по-французски:
— Умеете плясать джигу виноградарей?
— Кажется, да.
— Тогда пошли.
Он завертел ее в безумном вихре, и голова ее пошла кругом: темно-синее небо, красный огонь костров, веселые лица пулей проносились мимо.
— Не могу больше, — крикнула она, — голова кружится.
Он убавил скорость, но сперва пару раз крутнул ее, крепко обняв и оторвав от земли.
Послышались аплодисменты.
Задыхаясь, Анжелика смеялась, а ей уже протягивали оплетенную бутылку. Пить надо было залпом, и она закинула голову, направляя струю прямо в горло. И этот ее подвиг тоже заслужил аплодисменты.
На возвышении, опершись о дерево, стояли преподобный Пэтридж, осуждавший подобные выходки, и моряк Джек Мэуин, которому не хотелось участвовать в празднике; оба с мрачным видом наблюдали эту сцену.
Заметив их, Анжелика неудержимо расхохоталась, уж очень комично те выглядели.
Ее веселый громкий смех вызвал веселье окружающих, и все опять закружились в танце, взрослые — парами, дети — хороводом. Волынки подхватывали ритм тамбурином, лимузинская бурре сменялась шотландской джигой и корнуэльским старинным танцем; те, что были постарше или просто устали, хлопая в ладоши, поддерживали ритм.
Временами люди в изнеможении присаживались к столу выпить кружку пива или стакан вина. С кораблей, стоящих в порту, привезли праздничные запасы: испанские и французские вина, терпкое вино из дикого винограда с островов Карибского моря; от такой смеси в желудках загоралось солнце, а в ногах прибавлялось энергии, впрочем, сменяющейся опасным расслаблением.
Сидя за столом, две старушки, одна из которых была та самая бабушка Дюмаре, что предвидела во сне утопленников, непрерывно и ловко вскрывали ножом раковины устриц.
Господин д'Астигуерра напомнил Анжелике о «лубинку», любимом блюде басков и жителей Беарна. Он привез из Байонны много этих сосисок с очень острым вкусом. Их обжаривали на огне и, обжигаясь, торопливо ели, заедая сырой устрицей.
Какое наслаждение! Обжигающая сосиска и прохладная устрица. После каждого танца — стаканчик пиренейского вина. И еще одну адскую сосиску, от которой слезы катились из глаз, холодную зеленоватую устрицу, проглоченную с морской водой прямо из перламутровой раковины. Танцы, смех, бьющие в такт ладони, янтарное вино и призывные звуки флейт…
Кто-то присел, кто-то свалился, кого-то разбирает неудержимый смех, кому-то плохо, кто-то слегка не в себе, но никто не обращает на это внимания.
С опушки леса индейцы мик-мак и могикане, невозмутимые, почти как преподобный Пэтридж, наблюдали веселье бледнолицых. Они считали, что если уж пить, то огненную воду, волшебный напиток. Когда они накопят много-много водки, выменяв ее у моряков за шкурки зверей, они устроят в лесной чаще пьянку похлеще этой, они доведут себя до безумства и будут общаться с Духом снов… Они не будут глупо смеяться и плясать как эти бледнолицые, закусывая несчастными моллюсками.
В полночь первый смельчак выпрыгнул из огня, как черный дьявол.
Гоп-ля! Один за другим быстроногие баски перепрыгивали через костер, поджав ноги и подняв руки, каждый прыжок вызывал всеобщий крик страха и восхищения.
— Против того, кто перепрыгнет через костер в ночь святого Жана, — сказал Эрнани, — весь год дьявол не сможет ничего предпринять.
— Тогда и я хочу прыгнуть, — воскликнула Анжелика.
— Женщины не могут, — запротестовал один из басков, пытаясь защитить традицию.
— По-вашему, женщин можно уступить дьяволу? — воскликнула Анжелика, натянув ему берет на нос.
Конечно, она была чуть-чуть пьяна и немного взвинчена. Но такой случай, возможно, никогда не повторится, а она так давно об этом мечтала.
— Она сможет, сможет! — уверенно сказал Эрнани, не спуская с нее горящих глаз. — Но ваши волосы, мадам… Будьте осторожны, — добавил он, ласково положив руку на голову Анжелики; в горячке этой минуты она не обратила внимания на этот его жест.
— Не бойтесь! Я дочь Стрельца, родившегося под знаком огня; он из когорты пламенных и легиона Саламандры, что безнаказанно проходят сквозь пламень. Я должна прыгнуть! Господин д'Астигуерра, вашу руку!
Он подвел ее на расстояние нескольких шагов от потрескивающего костра, и установилась мертвая тишина.
Анжелика сбросила туфли, одолженные у мистрис Мак Грегор. Ступни ее почувствовали прохладу песка. Перед ней поднималось золотой стеной высокое и шумное пламя.
После огненных наперченных колбасок, доброго вина и соленых морских моллюсков, Анжелика сама казалась себе пылающим огнем, готовым рвануться ввысь.
Эрнани протянул ей небольшой плоский флакон. Она понюхала, узнала:
— Арманьяк «пикну»!.. Спасибо, мессир!
И отпила несколько глотков.
Все взоры были обращены на нее. Не все запомнили ее имя, но то, что о ней было сказано, еще не выветрилось из затуманенных мозгов.
С босыми ногами, готовая к прыжку, она предстала перед всеми, как воплощенная богиня, не от мира сего, и, тем не менее, ее спокойная независимость уверенного в себе человека внушала почтение к ней.
Они видели, что талия ее тонка, но без слабости, а плечи, хотя и грациозны и гармоничны, но выдавали опыт в жизненной борьбе; а в глазах ее они читали, что презрение к страху перед огнем вызвано в ней волею покорить многие костры, которые ей еще придется преодолеть в жизни.
Что касается Анжелики, она ни о чем этом не думала, будучи целиком занята предстоящим трудным и заманчивым испытанием.
Все тело ее, возбужденное теплым ночным воздухом, стремилось к порыву, еще сегодня это живое тело чуть не погибло, и вот теперь, стоя перед пляшущим огнем, она как будто увидела зовущее, прекрасное и грозное лицо мифического духа ночи святого Жана, — ослепительную ведьму с волосами то черными, то пурпурными.
