— Да, он сказал… Он сказал, что вас похитил Золотая Борода… Он и еще кое-что рассказал… И Курт Риц тоже.
— Кто это?
— Это швейцарский наемник, который у меня служит, и он тоже попал в плен к Золотой Бороде в прошлом месяце… Три дня назад ему удалось бежать… Но он успел увидеть вас на корабле Золотой Бороды… Он пробирался ночью через верхнюю палубу… Окно было открыто… И он вас увидел… Там, на корабле.., в штурманской рубке.., с ним.., с НИМ…
Глухой, прерывающийся голос Жоффрея де Пейрака был страшен, и с каждым его словом ужасная правда открывалась Анжелике.
Застыв в удивлении и ужасе, она чувствовала, как эта правда надвигается, словно какой-то чудовищный зверь, который вот-вот прыгнет на нее и разорвет своими когтями… Тот мужчина!.. Мужчина, который сбежал прошлой ночью в заливе Каско…
Значит, это был швейцарский наемник… Человек Пейрака… И он видел ее… Он видел, как в рубку вошел Колен и обнял ее…
Хриплый голос Пейрака доносился до нее, словно издалека:
— Окно было открыто… И он вас увидел, сударыня. Вы были без одежды… Без одежды, в объятиях Золотой Бороды. И вы отвечали на его поцелуи.., на его ласки!..
Что он хотел услышать в ответ?.. Крики негодования, яростные отпирательства, или, может быть, смех?.. Но нет!.. Ответом ему была тишина!
И какая тишина!.. Это было самое ужасное, что он мог услышать после сказанных им слов.
Тишина текла медленно, капля за каплей, и каждая секунда ее давила свинцовой тяжестью. Жоффрею казалось, что он умрет от боли.
А время уходило. И прошел уже тот момент, когда еще можно было все спасти. Секунды падали каплями расплавленного свинца, приближая неизбежное. Подтверждая признание, которое он читал на ее смертельно побледневшем лице, в затравленном взгляде ее широко распахнутых глаз.
Мысли Анжелики путались. Все смешалось в каком-то ужасном тумане.
«Колен! Колеи!.. Надо сказать ему, что это был Колен… Нет! Так будет еще хуже… Он уже и так ненавидит его…»
Даже если бы она захотела что-то объяснить, она не в силах была бы вымолвить ни единого слова. Ни звука не могло вырваться из ее горла. Ее всю трясло, голова закружилась, и она прислонилась к стене, прикрыв глаза. Глядя на это лицо с опущенными веками, на котором появилось то выражение нежности и тайной боли, которое его так часто трогало, но иногда и злило, граф не смог больше сдерживать своей ярости.
— Не опускайте глаза! — прокричал он, с такой силой ударив рукой по столу, что чуть не проломил его. — Смотрите на меня!
Он схватил ее за волосы и резко запрокинул ей голову.
Анжелике показалось, что у нее треснул затылок. Наклонившись над ней, он впился своими горящими глазами в ее лицо, вдруг ставшее для него чужим и загадочным. Может быть, он говорил еще что-то; но она уже больше ничего не слышала. «Так, значит, это правда! И это ты, ты… Которую я ценил так высоко!..»
Он яростно тряс ее в безумном желании сломать, стряхнуть с нее эту фальшивую оболочку, найти под ней ту, другую, которую он так сильно любил.
И вдруг, со всего размаха, он с такой силой ударил ее, что голова Анжелики, мотнувшись, стукнулась о деревянную перегородку. Перед глазами ее возникла красная пелена. Выпустив, он оттолкнул ее от себя, так что она с трудом удержалась на ногах.
Жоффрей де Пейрак шагнул к окну, и, глядя сквозь стекла в ночной сумрак, сделал несколько сильных вдохов, чтобы взять себя в руки.
Когда он снова повернулся к своей жене, она стояла все так же неподвижно, закрыв глаза. Из тонко очерченной ноздри медленно стекала струйка крови.
— Вон! Вон отсюда! — проговорил он ледяным топом. — Вы внушаете мне отвращение. Уходите отсюда! Я не хочу вас больше видеть! Я боюсь не выдержать.., и убить вас…
Глава 15
Неровными, спотыкающимися шагами, задевая за углы и за какую-то мебель, она пробиралась сквозь полумрак комнаты, куда проникал лишь бледный свет изредка выглядывавшей из-за облаков луны. Гонимая желанием куда-нибудь спрягаться, навсегда исчезнуть, Анжелика забралась в самую отдаленную часть деревянного форта. Как раненый зверь прячется в глушь, чтобы умереть, так и она не в силах была выйти на простор, на глаза местных сплетниц, в это ужасное одиночество, где ей некуда будет укрыться от всеобщей враждебности. Она шла, повинуясь инстинкту, по лестницам и коридорам, шла к этой просторной и укромной комнате и, даже не видя ее, поняла, что это была «их» комната, комната, где они в прошлом году любили друг друга; и где она мечтала о новой встрече с ним.
Наощупь, ушибаясь об острые углы, она дошла, наконец, до центра комнаты и остановилась. И тут вдруг сквозь адский грохот окружавшей ее тишины, до нее впервые долетел какой-то звук. Казалось, двое людей громко дышали рядом с ней. Она испугалась, но вскоре поняла, что это всего лишь отзвук ее собственного прерывистого дыхания, смешивающегося с шумом волн, бьющих о каменные волнорезы у подножия форта.
Она была одна.
Только что пережитый страх заставил ее все забыть, но теперь на его место приходил другой, всепоглощающий страх непоправимости катастрофы. Ей казалось, что одна половина ее головы выросла до непомерных размеров, как будто на ней образовался огромный бесформенный нарост, какие бывают на тыквах, и половина ее лица так горела, словно эта опухоль была из раскаленного Докрасна чугуна. Она осторожно дотронулась рукой до потерявшей всякую чувствительность кожи. Опухоли не было, но зато, при одном только прикосновении пальцев, ее пронзила острая боль. И тут же, с неумолимой ясностью, перед ней встало все происшедшее. Колен!.. Она вспомнила, как он обнимал ее, как его руки ласкали ее тело, как его губы прижимались к ее губам в бесконечном поцелуе.
А спрятавшийся человек наблюдал за ними, видя их при свете горевшей свечи… И теперь об этом знает Жоффрей… И он обвиняет ее в самом худшем!.. Как заставить его понять, как объяснить ему, чтобы он поверил…
Если она только заикнется о Колене, он убьет ее. Он и так сегодня мог убить ее. Она чувствовала это всем своим перепуганным существом и никак не сопротивлялась, не сделала ни единого жеста, чтобы защищаться. Он мог уничтожить ее, превратить ее в прах. И все потому, что ОН БЫЛ ДЛЯ НЕЕ ВСЕМ!
Она долго просидела так в темноте, стараясь дышать потише, чтобы не вызвать вместе со жгучей физической болью обрывки этих ужасных видений: Жоффрей! Жоффрей! Какое у него было ужасное лицо! Когда он двигался, в складках его шитого золотом камзола из атласа цвета слоновой кости мелькали проблески алой подкладки, и Анжелике казалось, что там двигаются и переливаются капли крови, падают кровавые слезы. Кровь лилась по ее лицу. И ее пальцы были испачканы кровью, и, облизнув языком свои онемевшие губы, она почувствовала солоноватый привкус, и ее охватило какое-то недоверчивое удивление. Неужели он ударил ее?!
Да, он ударил ее, она это заслужила! И под их ногами разверзлась бездонная пропасть…
