Она сидела в тревожной темноте, дрожа всем телом и вглядываясь в эту зияющую пропасть, и ее опять охватывал страх. Теперь он полз на нее оттуда, из пропасти, словно целая орда хихикающих чудовищ со злобно горящими глазами…
Все это случилось слишком неожиданно и именно тогда, когда она считала, что то, что было в Вапассу, связало их вновь и навсегда, что любовь их нерушима, неприступна и неизменна.
Это было, как ураган, как землетрясение, и в то же время подобралось к ним исподтишка.
Зверь, исторгнутый адом, жестоких глаз которого она вовремя не распознала, подкравшись, напал на них.
Оба — оба они — попали в капкан, сути и устройства которого она не понимала, но уже ощущала, как ее начинают сдавливать безжалостные клещи. Все было так ловко подстроено, что и Жоффрей, и она сама, были ранены первым же выстрелом, и в самое сердце.
«Жоффрей! Жоффрей прийди, я молю тебя!.. Не оставляй меня одну! Мне страшно!»
Комната наполнялась какими-то устрашающими призраками, и она вдруг четко представила себе всю неодолимость той преграды, что выросла между ней и ее мужем, которого она так любила и так смертельно оскорбила.
Ей казалось, что чья-то рука, взяв за горло, душит ее, ей стало трудно дышать. Боясь потерять сознание, она прижала обе руки к своим распухшим губам, чтобы заглушить готовые вырваться рыдания, и, вызвав приступ невыносимой боли, удержать гаснущее сознание. Пока наконец, под воздействием боли и острого осознания того, что она потеряла, ее страдания не прорвались детскими отчаянными всхлипами… «Если он меня не любит больше.., если он меня больше не любит.., что же со мной.., будет?»
Глава 16
Жоффрею казалось, что он переживает самый ужасный момент своей жизни.
В нем боролись с безумным неистовством два существа, разрывая его пополам. Если бы он не прогнал ее, смог ли бы он устоять перед охватившим его желанием заключить ее в свои объятья, которое было не менее сильно, чем желание убить ее? .. В эти ужасные мгновения два этих чувства разрывали надвое его тело, кровь и душу, словно расчленяя его; одно из них жаждало мести, а другое было полно желания и любви.
Кровь в его венах кипела и ненавистью, и обожанием.
Когда он схватил ее за волосы, рука его невольно наслаждалась прикосновением к их нежной шелковистости» их мягким теплом, а когда он наклонился, глядя в ее запрокинутое лицо, на этот высокий и гладкий, словно перламутровый, лоб, губы его, изрыгавшие проклятья, горели страстным желанием целовать его… И в мозгу, как молния, мелькнула мысль: «Какой прекрасный у нее лоб!..»
Так гнев и желание попеременно овладевали им, он дрожал от унижения, и его душила ярость при мысли о том, что она заставила его открыть в себе этого другого человека, оказавшегося способным на слепую жестокость, идущего на поводу у плотских желаний, готового трусливо все простить, вопреки разуму поддавшись порыву чувств и желаний…
Совершенное создание любви!.. Вот что подумал он, вот что подумали все они, когда она возникла из ночной темноты на пороге зала, и ее женственность и красота поразили их, как удар грома. В одно мгновение для пораженных и покоренных мужчин исчезло все — злость, подозрение, возмущение, презрение, недоверие — осталось только восхищение этой несказанной красотой.
Совершенное создание любви!.. Все мы, мужчины, идолопоклонники! Чувственные болваны, только и ждущие возможности пасть на колени перед какой-нибудь богиней!..
Повинуясь бессознательному порыву, он вышел на улицу, в ночную тьму.
В тускло-серебряном свете луны, выглядывавшей из-за бегущих облаков, покачивались на воде залива темные силуэты корабельных мачт. Кое-где на ветру дрожали огоньки — это медленно прохаживались редкие часовые.
Мир безмолвствовал.
Где она сейчас? «Анжелика! Анжелика!., любовь моя!»
Он вернулся в здание форта и молча взбежал по деревянной лестнице. Он услышал за дверью ее громкие рыдания, и его снова охватил дикий огонь желания, такого острого, что тело его чуть не разрывалось от боли. Желания открыть эту дверь, войти, быть рядом с ней, склониться над ней, заключить ее в свои объятья, прижать к своему сердцу, и забыть, все забыть, чтобы осталось только блаженство ласк, прикосновений, тихий шепот, два смешавшихся дыханья, ответные поцелуи, тихие и пылкие слова: «Любовь моя! Любовь моя! все это ерунда!.. Я люблю тебя!..» И забыть, все забыть…
Он снова оказался внизу, в зале, где уже оплывал воск в светильниках, и прижался лбом к окну, за которым вставал бледный рассвет.
«Нет, Анжелике не удастся превратить его в ничтожество, находящееся под каблуком у недостойной женщины!
Нет, этого он не допустит!..
Но почему она так сильно рыдает?.. Там, наверху… Она ведь знала, на что идет, когда отдавалась ласкам того, другого… И это женщина, которую он так высоко ценил!! Разве она не понимала, что все разрушает?.. Нет! Конечно, нет! Ничего она не понимала!.. Самка, просто глупая самка, как все они!
«Они» хотят иметь сразу все. И все разрушают!
Я не должен был ничего ей прощать тогда… Все они одинаковы!.. Все одинаковы!..»
Как только поднимется прилив, он выйдет со своими кораблями в открытое море. Он разыщет Золотую Бороду и загонит его в самую глубь моря… И прежде, чем убить его собственными руками, он сорвет с этого ненавистного и неизвестного лица маску, узнает, что за прошлое было у этого другого мужчины, который узнал любовь Анжелики.
«Ах! Если бы я мог вырвать ее из своего сердца! Я должен сделать это!»
Совершенное созданье!..
На «Голдсборо» привезли для нее французские платья.
Жоффрей подошел к сундуку, стоящему в глубине комнаты, и откинул крышку. Он перебирал переливающийся муар, воздушные кружева, и пальцы его невольно придавали тяжелым складкам юбок и корсажам формы тела женщины, для которой они предназначались.
«Как она была бы прекрасна во всем этом! Это серебристо-розовое платье подчеркнет красоту ее королевских плеч!.. Я взял бы ее с собой в Квебек… Она всех покорила бы там!..»
Пальцы его судорожно сжались, словно желая уничтожить, стереть, смять этот женский образ.
Он порывисто поднес скомканную материю к своему лицу, и долго стоял так, отрешенный от мира, с грустью вдыхая запах цветов, запах женщины, который шел от этих роскошных нарядов.
В утреннем тумане возникли два бегущих силуэта. — Мессир! Сам Бог нам помогает. Корабль этого проклятого пирата, Золотой Бороды, недалеко отсюда…
Его видели у архипелага.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ. ЗОЛОТАЯ БОРОДА ТЕРПИТ ПОРАЖЕНИЕ
Глава 1
В Голдсборо было множество детей. Они бегали веселой босоногой стайкой. Девочки с волосами, выбивавшимися из-под круглых шапочек или белых чепцов, растрепанные мальчишки. Юбочки подвернуты, а штанишки закатаны, чтобы легче было шлепать по лужам, залезать в лодки, прыгать по песчаному берегу, гоняться за тюленями, которых тут называли «морскими волками»… Они носились здесь и там, в компании голых индейских детишек, на ходу засовывая в рот то моллюска из раковины, то яйцо чайки, то какой-нибудь цветок.
