– Сопьется до смерти.
– Только если она дура. Я бы сказал, что практический выбор Пэтти – самоотверженно вкалывать на дьявола. – Он сделал зловеще-торжественную паузу, точно отпуская мне целую вечность для усвоения этой мысли. – Я наблюдал за ней, – сообщил он. – За последние пять лет редкий ее поступок не стал мне известен.
– У тебя друзья в городе?
Он развел руками.
Конечно, у него были друзья. Половина нашего зимнего населения сидит на пособии, так что за информацию много платить не надо.
– Я поддерживал связь с агентами по недвижимости, – сказал он. – Тоже по-своему не слезал с кончика Кейп-Кода. Мне нравится Провинстаун. Это самый привлекательный рыбацкий городишко на Восточном побережье, и если бы не португальцы, благослови их Боже, он бы давным-давно захирел.
– Значит, Пэтти Ларейн хочет заняться недвижимостью?
– Нет-нет. Только провернуть выгодное дельце. Она присмотрела себе сказочный дом на холме в Уэст-Энде.
– Кажется, я знаю, о чем ты говоришь.
– Еще бы. У меня и сомнений нет! Ты ведь выпивал во «Вдовьей дорожке» с моими посредниками. На следующий день они должны были пойти в контору по торговле недвижимостью и купить дом, в который ты меня по доброте душевной уже поселил. – Он присвистнул. – Провинстаун – заколдованное место. Уверен. Как иначе объяснить, что ты заговорил с ними обо мне?
– Да, странно.
– Не странно, а страшно.
Я кивнул. Мой череп под волосами покрылся гусиной кожей. Неужто Пэтти Ларейн действительно расшевелила оркестр Адова Городка? Когда трубила в горн на луну?
– Да ты понимаешь, – сказал Уодли, – что в тот самый вечер, посредине ужина с этой белокурой секс-бомбой, бедняга Лонни Пангборн встал и пошел звонить мне? Он был почти уверен, что я веду двойную игру. Как ему обстряпать дело тишком, спросил он, если мое имя не сходит с языка у аборигенов?
– Тут он тебя уел, – заметил я.
– Так всегда бывает с самыми лучшими планами, – сказал Уодли. – Чем лучше план, тем меньше надежды на то, что все пройдет без сучка без задоринки. Когда-нибудь я расскажу тебе правду о том, как был убит Джек Кеннеди. Они должны были промахнуться! Какая цепь случайностей! В ЦРУ после этою никому кусок в горло не лез.
– Ты хочешь купить усадьбу, чтобы она не досталась Пэтти Ларейн?
– Именно.
– И что ты с ней будешь делать?
– Найму сторожа, чтобы присматривал за всем этим безлюдным великолепием. Мне будет очень приятно таким образом окунуть Пэтти Ларейн головой в парашу.
– А если победит она?
Он поднял пухлую белую руку.
– Это только мое предположение, – сказал он.
– Ага.
– Ньюпорт есть Ньюпорт, и его можно оставить в покое. Мартас-Виньярд и Нантакет стали не лучше недвижимости. Хэмптон – чистый убыток! Лефрак-Сити притягательнее по воскресеньям.
– В Провинстаун набивается больше народу, чем в любой из них.
– Да, летом он безнадежен, но то же самое можно сказать и обо всех других точках на Восточном побережье. Суть в том, что Провинстаун красив сам по себе. Все остальное – ошибки природы. Осенью, зимой и весной ни один курортишко не переплюнет наш старый добрый Пи-таун. И я подозреваю, что Пэтти хочет открыть прямо в этой усадьбе новый шикарный отель. Если все сделать толково, через несколько лет он станет самым стильным в округе. В межсезонье туда потянутся толпы богачей. Вот как, по-моему, рассуждает Пэтти. А при наличии хороших помощников хозяйка из нее выйдет потрясающая. В общем, Тим, прав я или нет, я знаю одно. Она за этот дом душу отдаст. – Он вздохнул. – Теперь, после того как Лонни сыграл в ящик, а блондинка исчезла, мне надо срочно подыскивать другого представителя или идти торговаться самому. Тогда цена сразу взлетит вверх.
Я засмеялся.
– Ты меня убедил, – сказал я. – Лишить Пэтти недвижимости тебе приятнее, чем замочить ее.
– Точно. – Он тоже посмеялся со мной за компанию. Я не знал, чему верить. Его легенда показалась мне сомнительной.
С минуту-другую мы смотрели на волны. Потом он сказал:
– Я обожал Пэтти Ларейн. Не хочу плакать тебе в жилетку, но какое-то время она помогала мне чувствовать себя мужчиной. Я всегда говорил: если ты работаешь в двух режимах, не теряй драйва ни там, ни там.
Я улыбнулся.
– Между прочим, это было действительно важно. Напомню тебе, что всю жизнь я старался восстановить право собственности на свою прямую кишку.
– Не вышло?
– Теперь я единственный, кого волнует ответ на этот вопрос.
– В пору моего шоферства Пэтти Ларейн донимала меня рассуждениями о том, как тебя шлепнуть, Уодли. Она говорила, что успокоится только после твоей смерти. Что, если мы не убьем тебя, ты наверняка убьешь нас. Говорила, что повидала на своем веку злобных типов, но ты самый мстительный из всех. У тебя, говорила она, куча времени на то, чтобы строить планы.
– И ты ей поверил?
– Да нет, пожалуй. Я все вспоминал тот день, когда нас вместе вышибли из колледжа.
– Поэтому ты и не попытался меня прикончить? А я-то гадал – в чем дело? Знаешь, у меня ведь тогда не было никаких подозрений. Я всегда доверял тебе.
– Уодли, ты должен войти в мою ситуацию. Я был на мели. Представь: я стою на учете в полиции и не могу устроиться в хорошее место барменом, а самая богатая женщина, которую я когда-либо знал, ведет себя так, словно с ума по мне сходит, и обещает мне любую дурь и выпивку и все, что можно купить за деньги. Я вполне серьезно обдумывал, как тебя убрать. Настраивался на это. Но так и не смог нырнуть в это дерьмо. Знаешь почему?
– Нет, конечно. Я спрашиваю.
– А потому, Уодли, что я вспоминал о том случае, когда ты собрался с духом и прополз по карнизу четвертого этажа, чтобы попасть в комнату твоего отца. Эта история меня тронула. Ты был размазней, но у тебя хватило мужества на такой поступок. И в конце концов я отказался от своего намерения. Можешь мне не верить.
Он рассмеялся; потом рассмеялся снова. Заслышав звуки его веселого карканья, морские чайки стали подлетать ближе к нам, словно он был их вожаком, выкликающим: «Сюда! Я нашел еду!»
– Прелестно, – сказал он. – Пэтти Ларейн остается с кукишем, потому что у тебя не хватает духу убить любопытного мальчишку на карнизе. Что ж, приятно было поговорить с тобой, и я рад, что мы, старые однокашники, наконец-то начинаем понимать друг друга. Дай-ка я расскажу тебе, каким я был лгуном. Я не прополз по этому карнизу ни дюйма. Я все наврал. В тюрьме каждый должен иметь за душой боевое приключение, и мне пришлось изобрести свое. Я хотел дать всем понять, что я малый отчаянный и шутить со мной не надо. Но на самом деле меня пустил в отцовский кабинет слуга – он же был и фотографом, помнишь? Просто вынул ключ и открыл дверь. И все за одно только обещание, что я расстегну ему ширинку – у слуг они были на старомодных пуговицах, а не на молнии, – и сделаю там чмок-чмок. Что я и выполнил. Я всегда плачу долги. Любишь кататься – люби и саночки возить!
