– Как там Студи? – спросил я.
– А, – отозвалась она, – держись от Студи подальше.
– Почему? – спросил я.
– Да так, – сказала она. – Я всем советую держаться от Студи подальше.
Возможно, это объяснялось тем, что мой мысленный взор то и дело возвращался к светловолосой голове в темном полиэтиленовом пакете, но каждое услышанное слово казалось мне связанным с моей ситуацией. Действительно ли в воздухе пахло лихорадкой? Никто, кроме меня и – я должен оговориться – как минимум еще одного человека, не знал, что было спрятано близ моей делянки с коноплей, но эта мысль словно звенела в каждом возгласе каждого посетителя, требующего подать ему очередной стакан. Наверное, призраки теребили пропитанную пивом губку здешнего коллективного сознания.
Бет заметила, что мой взгляд блуждает по залу.
– Пэтти Ларейн еще в бегах? – спросила она.
Я пожал плечами:
– Говорят, ее тут видели.
– Похоже, она и впрямь вернулась в город. Тесак-то здесь.
– Ты его видела?
Тесаком звали мистера Черняшку, хотя настоящее его имя было Грин. Джозеф Грин, по прозвищу Тесак. Его нарекли так в первый же день, когда он появился здесь в баре. «Бывают плохие негры, – объявил он нашему столику, за которым сидело человек десять, – но я очень, очень плохой». И все помолчали с минуту, как бы отдавая дань уважения мертвецам за его спиной, – у нас ведь Дикий Запад на Востоке! – но тут Пэтти Ларейн засмеялась и сказала: «Нечего махать тесаком. Никто на вашу чернуху не посягает». В глазах ее промелькнуло чистейшее счастье, и я понял, что оказался свидетелем помазания нового мистера Черняшки.
– Да, – сказала Бет, возвращая к себе мое внимание – мои мысли тоже скакали, как водяные клопы, – Тесак точно в городе. Десять минут назад он заходил в «Бриг», потом ушел.
– Ты с ним говорила?
– Он сделал мне гнусное предложение.
Я поклялся бы, что она врет, не выгляди она такой счастливой.
Вдруг я увидел, что мне машет бармен. Он показывал на телефон, висящий за раковиной.
На сей раз мои экстрасенсорные способности меня подвели. Я думал услышать голос Пэтти, но это был Гарпо.
– Мак, – сказал он, – я тебя искал. Пришлось заставить себя позвонить тебе.
– А в чем дело?
– Я тебя сдал.
– То есть как это?
– Я сломался. Хотел тебя предупредить.
В голосе Гарпо звенела металлическая тревога, словно ему вставили жестяную диафрагму. Я попытался угадать, чем он накачан, но у него в мозгу хватало и своих химикатов.
– Эта Лорел… – продолжал он.
– Наколка?
– Женщина. Лорел . Я позвонил начальнику полиции Ридженси и рассказал ему о ней и о наколке.
Это вряд ли имело для Ридженси значение, решил я. Разве что в том случае, если Пэтти Ларейн говорила при нем о Мадлен как о Лорел.
– Прекрасно, – сказал я. – Теперь Элвин знает, что у меня есть наколка. Ну и что тут страшного?
– Я сказал ему, что Лорел ждала тебя внизу, в машине.
– Но с чего ты взял, что ее звали Лорел?
– Ты говорил с ней. Через окно.
– Правда?
– Ты же кричал: «Я выиграю пари, Лорел». Это твои слова.
– Может, я сказал «Лонни». Я мог говорить с мужчиной.
– Нет, это была Лорел. Я слышал имя. Я думаю, что Лорел мертва.
– Кто тебе сказал?
– Я был на крыше. Я слышал это. Потому и позвонил в полицию. Я знал, что не надо делать тебе наколку. После наколок люди творят ужасные вещи.
– Что еще ты сказал Ридженси?
– Сказал, что думаю, что ты убил Лорел. – Он заплакал.
– С чего ты это взял? – спросил я.
– Я видел Лорел мертвой. Когда прошлой ночью стоял на крыше, видел ее на горизонте. Она сказала, что это ты. – Я слышал, как он сморкается на другом конце линии. – Я боролся со своей совестью. Потом позвонил Ридженси. Зря я это сделал. Сначала надо было поговорить с тобой.
– И что ответил Ридженси?
– Он козел! Бюрократ. Ответил, что собирался рассмотреть такую возможность. Мак, я ему не доверяю.
– Ну да, – сказал я. – Ты доверяешь мне.
– Слушай, я понял, что ты ничего такого не делал. Угадал это по тону Ридженси. Я ошибся.
– Очень приятно.
Его дыхание стало тяжелым. Даже по телефону было слышно, как дребезжат его чувства.
– Наверное, у меня нет права говорить, кто ее убил, – добавил он, – но теперь я знаю.
– Ниссен, – сказал я.
– Ненавижу нож Паука, – сказал Гарпо. – Страшная вещь. – И повесил трубку.
Кто-то похлопал меня по плечу. Я обернулся и встретил взгляд золотисто-карих глаз Тесака, вперившихся в меня со сверкающей львиной прямотой. Он был очень черный, фиолетово-черный, как африканец, и цвет его золотистых глаз обескураживал. Еще во время первой нашей встречи я понял, что его появление не сулит нашему браку ничего хорошего. И не ошибся. У него было трое предшественников, но подлинным мистером Черняшкой оказался именно мистер Грин. В конце концов, раньше Пэтти Ларейн меня не бросала.
Хуже всего было то, что сейчас я не чувствовал ни ненависти к нему, ни гнева или досады, связанных со своим жалким положением рогоносца. Пожалуйста: он подошел ко мне, пока я говорил по телефону, даже дотронулся до меня рукой, а я в ответ только кивнул.
Конечно, это было все равно что перенестись на вертолете с одного пика на другой. Мне не пришлось тратить время на путь по каменистой осыпи по дну каньона и вверх, на соседний кряж; нет, я перескочил прямиком от нескольких сообщений Гарпо (каждое из которых было способно свести с ума) к огонькам в глазах Тесака, и теперь меня будто накачали новокаином, так мало я был затронут этими эмоциональными перегрузками – да, до сей поры все воспринималось мной без всяких аффектов, так ошарашили и одурманили меня лихие повороты в ходе сегодняшней вечерней гонки, однако в этот момент мистер Грин вновь положил руку мне на плечо и стиснул его – жестоко, скажу я вам, – и промолвил: «Где, черт подери, Пэтти Ларейн?» – приобщая и меня к своему гневу. И тогда я очнулся и стряхнул его руку таким же яростным движением и ответил: «Убери свои вонючие грабли», – слова, вынырнувшие из каких-то далеких школьных перебранок. Но впервые я не боялся его. Я даже был готов выйти с ним на улицу и драться. Перспектива получить нокаут была соблазнительной, как кубок с вином забвения.
Имейте в виду, что у меня было мало сомнений насчет исхода гипотетического поединка. Если вы когда-нибудь сидели в порядочной тюрьме, то вы, наверное, знаете, что негры бывают разные и кое с кем из них вообще нельзя связываться. Мистер Грин не принадлежал к самому высокому рангу, иначе я уже был бы трупом. Но его можно было отнести ко второму разряду: тех, с кем позволительно связываться лишь в редких обстоятельствах. Теперь его глаза вперились в мои, и самый свет между нами стал красным (это не метафора); не знаю, то ли наша совокупная ярость была столь интенсивной, что перекалились мозговые клетки, воспринимающие цвет, то ли на нас кинулись все смутьяны Адова Городка, но я испытал натиск всего гнева, скопившегося в нем за последние двадцать пять лет (начиная с первого подзатыльника в люльке), а он попал в орбиту безумной сумятицы того, что приключилось со мной. Я думаю, нас обоих ошеломил этот свирепый красный сполох. Однако мы оба простояли так, глядя друг на друга, достаточно долго: я даже успел вспомнить печальную историю его жизни, рассказанную им Пэтти Ларейн и мне в день нашей встречи, – историю о том, как завершилась его боксерская карьера.
