– Называй это как хочешь.
– Что ж, – сказал он, – допустим, ты прав. Ну и?..
– Однажды, – сказал я, – я ездил на Аляску, в Фэрбанкс, и ты это почувствовал. Значит, была связь.
– Ага, – сказал он, – рядом с магнитным полюсом. И что ты делал в Фэрбанксе?
– Так, дурацкая аферка. Ничего особенного.
На самом деле я ездил на север продавать кокаин – это произошло после моего разрыва с Мадлен. А еще через месяц меня арестовали во Флориде, куда я приехал с той же целью. Привез два кило кокаина. Только услуги адвоката, берущего хорошие деньги за свое умение торговаться в суде, помогли свести наказание к трем годам (с правом досрочного выхода).
– Как раз в Фэрбанксе я поссорился с одним малым, – продолжал я. – Дело пахло керосином. Утром я проснулся и сразу вспомнил его лицо. Оно нагоняло жуть. Потом зазвонил телефон. Это был тот самый парень. Он и в разговоре пытался нагнать жути. Хотел, чтобы я встретился с ним ближе к ночи. Весь день я натыкался на людей, которых видел прошлым вечером, и ни один из них не удивил меня своим обликом. Они выглядели сердитыми или радостными именно в той мере, в какой я ожидал. Это было безошибочно, как во сне. Под конец дня я встретился с моим ломовиком. Но к тому моменту напряжение меня отпустило. Потому что несколько часов подряд я ясно видел его в своих мыслях, и он выглядел слабым. И правда, когда я его встретил, так и оказалось: он трусил больше, чем я.
Отец усмехнулся.
– Знаешь ли, Дуги, – сказал я, – по-моему, на Аляске все так пьют, что их сознание блокируется и в чужие головы они уже не лезут.
Он кивнул:
– Северный климат. Ирландия. Скандинавия. Россия. Жрут как чумовые. – Он пожал плечами. – Но я еще не понимаю, как это связано с твоим предметом.
– Я говорю, что люди не хотят жить в головах друг у друга. Это слишком опасно. Слишком по-звериному. Совпадения сигнализируют о том, что им недалеко до такого состояния.
– А с чего это начинается? – спросил Дуги.
– Трудно сказать, – ответил я. Потом вдохнул поглубже. В конце концов, отцовское презрение – еще не самое худшее из того, с чем, быть может, придется бороться. – Я думаю, когда вот-вот должно случиться что-то важное и неожиданное, люди оставляют свою обычную болтовню. Их мысли начинают притягиваться друг к другу. Надвигающееся событие как будто создает вакуум, и мы начинаем двигаться к нему. Самые дикие совпадения сыплются подряд, с сумасшедшей скоростью. Это вроде естественного явления.
Я почти ощущал, как он взвешивает свое прошлое. Переживал ли он нечто подобное тем утром, когда в него стреляли?
– Какие надвигающиеся события ты имеешь в виду? – спросил он.
– Плохие события.
Он сохранял осторожность.
– Например?
– Хотя бы убийство.
Он поразмыслил над моими словами. Затем качнул головой, будто говоря: «Не нравится мне такая подача». И взглянул на меня.
– Тим, – сказал он, – ты помнишь инструкцию для барменов?
Я кивнул. Когда я приступал к работе бармена, Дуги выдал мне следующее расписание. «Сын, – сказал он, – запомни вот что. На улицах Нью-Йорка время зевак – с двенадцати до часу ночи, пожары – с часу до двух, налеты – с двух до трех, драки в барах – с трех до четырех, самоубийства – с четырех до пяти и автомобильные аварии – с пяти до шести утра». Я никогда не забывал этого строгого графика. И он действительно оказался полезным.
– Насчет убийств правила нету, – заметил он теперь.
– Я говорю не о Нью-Йорке, – сказал я, – а об этом городе.
– Хочешь сказать, что у вас здесь убийство – что-то из ряда вон выходящее? – Я буквально видел, как он примеряет холодную сырость Кейп-Кода к пылу и крови этого деяния. – Да, – сказал он, – пожалуй. Согласен с тобой. – Он выглядел не очень-то счастливым. – И в чем суть нашего разговора?
– Я запутался в совпадениях, – сказал я.
– Стало быть, по твоей логике, ты близок к чему-то плохому, – откликнулся он.
– Не просто близок.
Он выдержал паузу.
– На прошлой неделе здесь было самоубийство, – сказал я, – хотя этого человека, возможно, и убили. В ночь, когда это случилось, я, похоже, увел у него женщину. – Тут мне на ум пришла очень странная мысль: поскольку у моего отца рак, все, что я скажу ему, никогда не станет известно прочим. Пожалуй, в этом заключалось одно из преимуществ рака. Он мог принимать в себя факты, как могила, не выпуская их обратно. Значило ли это, что мой отец уже стоит одной ногой в мире духов?
– Есть и еще кое-что, – сказал я. – Пока местные об этом не знают, но за последнюю неделю в нашем городе были убиты две женщины.
– Ох, – сказал он. Это были серьезные новости, даже для него. – Кто их убил?
– Не знаю. Только догадываюсь, но не уверен.
– Ты видел трупы? У тебя нет никаких сомнений?
Я очень не хотел отвечать. Покуда я больше ничего не сказал, мы могли бы и дальше прикидываться, что просто выпиваем на кухне; мы могли окутать его визит убаюкивающими воспоминаниями о прежних хмельных блужданиях по белым пятнам философии. Но уже моя следующая фраза вытащит нас, трезвых, промокших, на другой берег.
Наверное, я слишком долго медлил с ответом – отец даже повторил вопрос.
– Ты видел трупы?
– Да, – сказал я. – Они у меня в подвале.
– Господи Исусе! – Его стакан был пуст. Я заметил, как его рука потянулась к бутылке с бурбоном, но тут же отпрянула. Вместо того чтобы налить себе, он перевернул стакан вверх дном.
– Тим, это твоих рук дело? – спросил он.
– Нет. – Я не смог последовать его примеру и проглотил то, что осталось в стакане. – То есть не думаю, – добавил я, – хотя точно сказать нельзя.
И тогда начался подробный разговор. Факт за фактом, деталь за деталью я рассказывал ему все больше и больше о том, что мог вспомнить про каждый из дней после той встречи во «Вдовьей дорожке», а когда я признался (ибо это действительно прозвучало как признание), что одна из убитых женщин – Пэтти Ларейн, отец издал такой стон, какой мог бы издать человек, выпавший из окна, чтобы сразу же напороться на кол.
Однако я не назвал бы его вид ужасным. Ярко-розовый румянец, который еще недавно горел только на скулах Дуги и контрастировал с общей бледностью его когда-то кирпично-красного лица, теперь распространился на его лоб и подбородок. Это создало иллюзию того, что он чувствует себя лучше. Да так оно, наверное, и было. Несмотря на свою неприязнь к копам, он сам был настолько похож на одного из них – любой режиссер, подбирающий актерский состав, мигом признал бы в нем начальника полицейского участка или главу сыскного отделения, – что волей-неволей частенько обнаруживал себя в этой роли. И я должен сказать, что он умел задавать вопросы не хуже профессионального следователя.
