еще меньше вашего, но… — он важно поднял палец, — более обеспеченным, не правда ли? Значит, вам предстоит набраться терпения. Кто-нибудь из этих преуспевающих господ рано или поздно объявится. И как только это произойдет, соблаговолите направить его ко мне. А я уж ради вас постараюсь. Я найду верные ответы на все вопросы, которые он задаст.
Богатый приезжий вскоре объявился; и дом, и земля ему приглянулись; а с тяготами земледелия он был знаком еще в меньшей мере, чем хозяин; так что сделка состоялась. Особой выгоды извлечь не удалось, но и убытков Алоис вопреки собственным опасениям не понес. Заключение договора о купле-продаже даже помогло ему: теперь он полностью простился с мечтой о том, чтобы провести остаток дней в деревне, простился в той же мере, как и с надеждой на то, что он сможет когда-нибудь гордиться старшим сыном. Теперь эти надежды следовало возложить на Ади. Далеко не такой яркий и не такой здоровый, как Алоис-младший, далеко не такой красивый, но, не исключено, столь же умный, а главное, в отличие от старшего единокровного брата, послушный. Совершенно определенно послушный. Подзывать его свистом превратилось в удовольствие. Он мчится к тебе как угорелый.
Однако же в сердце у Алоиса-старшего хранилось нечто вроде старой фотографии. Выпадали поздние вечера, когда он сидел на дубовой скамье и размышлял о «лангстротте», который некогда смастерил самолично. Он похлопывал по сиденью словно бы затем, чтобы воскресить в памяти звук удара по доскам крепко сколоченного улья, удара не страшного, но внушительного, не зря же под ним сразу начинали колобродить пчелы.
Но все это осталось далеко в прошлом. История (для тех, кто живет так долго, как я) — штука вообще-то не слишком привлекательная. И, строго говоря, представляет собой сплошную ложь. Вообще-то это единственная причина, по которой я рекомендую нашим волонтерам становиться бесами. Нам столько всего известно о том, как происходит на самом деле всё, что происходит. От такого богатства за здорово живешь не откажешься. Но как раз поэтому и не представляется столь уж невероятным тот факт, что я решил предать огласке свои взаимоотношения с Маэстро. Может быть, извращенность нашей бесовской породы далеко не чужда смехотворной природе человеческой, заставляющей каждого из вас в муках прокладывать себе дорогу в жизнь между калом и мочою — с тем чтобы много позже ночами мечтать о судьбе возвышенной и благородной.
Книга одиннадцатая
АББАТ И КУЗНЕЦ
1
Летом 1897 года, продав ферму, семья переехала на постоялый двор Лейнгартнера в Ламбахе с тем, чтобы прожить здесь до конца года. Сбросив груз сельскохозяйственных забот, Алоис превратился в настоящего пенсионера, что повлекло за собой не слишком существенные, однако не лишенные элемента неожиданности перемены. Скажем, он утратил интерес к гостиничным горничным и кухаркам. Хуже того, он сам стал им совершенно безразличен. А это, в свою очередь, стало безразлично ему.
Я бы сказал, что Алоис пребывал в неплохом настроении, пусть и всего лишь временно. Я то и дело посматривал в его сторону, поскольку любая его активность могла бы так или иначе повлиять на Адольфа. К моему изумлению, Алоис, можно сказать, увлекся средневековой красотой Ламбаха и полюбил прогуливаться по улицам. В городке жили всего тысяча семьсот человек, однако он по праву гордился бенедиктинским монастырем, основанным в одиннадцатом веке, и треугольной — с тремя колокольнями, тремя входами и тремя алтарями — церковью Паура. Должен отметить, что как раз Паура настроила Алоиса на более чем любопытные размышления.
Он начал задумываться над тем, не было ли у него за плечами опыта предшествующих существований, одно из которых пришлось бы как раз на эту седую старину. Разве порой не посещало его некое дежавю? Такая возможность показалась ему довольно привлекательной. В Средние века он мог оказаться рыцарем. А почему бы и нет? Человек-то он смелый и решительный. Рыцарь Алоис фон Ламбах!
Если меня вновь спросят, каким образом мне удалось проникнуть в сознание Алоиса, раз уж он не был моим клиентом, я отвечу, что порой мы в состоянии читать мысли людей, доводящихся нашим подопечным близкими родственниками. Следовательно, я смог проследить размышления Алоиса о реинкарнации до того момента, когда он пришел к вполне определенному выводу. Большинство людей, решил он, вообще не способны поверить в то, что их существование когда-нибудь прекратится.
Должен отметить, что эта мысль воодушевила его. Идея реинкарнации легко укладывается в сознании, а если так, то он, Алоис, и впрямь должен был быть рыцарем без страха и упрека. Осознав это, он чрезвычайно возрадовался. Чего ему до сих пор не хватало, так это свежих идей. Они не дают человеку погрузиться в зыбучие пески старости — так он теперь считал.
2
Отданный самому себе приказ не чураться ничего нового, должно быть, сыграл свою роль в том, как отнесся Алоис к неожиданному желанию маленького Ади петь в хоре мальчиков бенедиктинского монастыря. Клара, услышав, как ее муж сказал: «Да», не поверила собственным ушам. Поначалу она даже чуть было не отсоветовала сыну обращаться к отцу с такой просьбой, но в последний момент подумала: а что, если Господу угодно, чтобы Ади пел в этом хоре? Противиться Промыслу Божьему не входило в ее планы ни в коем случае.
Так что юный Адольф, мысленно обнажив чело, подошел к отцу и со страхом пролепетал, что монахи сказали ему: у тебя хороший голос. А раз так, то ему хочется — если на то будет разрешение отца — оставаться после уроков на репетиции.
Если бы у Алоиса спросили, как мог он разрешить одному из своих сыновей (любому из них) якшаться с монахами и священниками, он не замешкался бы с ответом. «Я провел тщательное исследование, — сказал бы он, — и пришел к выводу, что у бенедиктинцев лучшая школа во всем Ламбахе. А поскольку мне хочется, чтобы Адольф преуспел в жизни, я решил послать его в эту школу, какие бы возражения ни имел против нее».
И Ади отдали в бенедиктинскую школу. И скоро монахи начали считать его одним из своих лучших учеников, и он сам понимал это. Алоис, в свою очередь, радовался отличным отметкам. Мальчик не только освоил все двенадцать предметов, но и получил высшую оценку по каждому из них. И этого оказалось более чем достаточно, чтобы Алоис пришел в благодушное настроение.
— Вот что я тебе скажу, — начал он. — В детстве и в юности у меня тоже был хороший голос. У меня это от матери, а она когда-то пела соло в приходской церкви в Дёллерсгейме.
— Конечно же, папа, — ответил Ади. — Я прекрасно помню, как замечательно ты пел в тот день, когда мы ехали в Хафельд из Линца.
— Да уж… Юношеские способности, они никуда не деваются. А помнишь песню, из-за которой так разволновалась твоя мать?
— Помню, — сказал Ади. — Она еще огорчилась: «Ах, только не при детях!»
Отец и сын рассмеялись. Воспоминание заставило Алоиса тут же исполнить ту самую песню еще раз.
Моим он самым лучшим был
И как никто меня любил.
Он был солдат, я был солдат,
