– Да нет, старик, – сказал генеральный тоскливо.
Он пил водку, и лицо у него было несчастным, как будто пить
ему не хотелось, а кто-то нарочно в него вливал. – Ты не беспокойся. Политики
никакой.
– А экономика?
– Что значит – экономика?
– Ты сколько ей платил? Миллион долларов в год?
– Ты что, старик, – обиделся продюсер, – у нас миллион сам
знаешь, кто получает…
– Больше или меньше?
– Да ладно, – окончательно оскорбился продюсер, – что ты,
смеешься надо мной, что ли!
Бахрушин не смеялся, но должен был выяснить все до конца.
Алина Храброва, если бы только все сложилось, стала бы бесценным приобретением
для канала – бесценным, но все же не на миллион долларов!
– Если экономики и политики никакой, тогда что?
Личная жизнь?
– А вот тут я тебе, старик, ничем помочь не могу.
Бахрушин смотрел, как генеральный морщится, опрокидывая в
себя водку, длинно и продолжительно глотает и морщится еще больше.
– Почему? Все так секретно? Или так… высоко?
– Да я не знаю, правда, Леш! Вот те крест! – и продюсер
размашисто перекрестился, покосившись на рюмку. – Из наших она ни с кем… не
спит, это точно, я бы знал. Любовь-морковь если только на стороне какая-нибудь,
не на работе. Говорят, муж ее кинул, или она его кинула, но вряд ли из-за мужа
она стала бы работу менять…
Конечно, быстро подумал Бахрушин, что там муж – работа,
работа, работа страсть моя, как в пьесе Сергея Михалкова! Какой муж – или какая
жена! – сравнится с ней!
– А кто муж?
– А никто. Бизнесменчик какой-то, что ли. Или журналистик,
но не из наших.
Бахрушин навел еще кое-какие справки, поговорил там и сям –
и Алина уже полтора месяца работала в “Новостях” на втором канале.
Алексей решительно не понимал, какое дело Паше Песцову,
директору развлекательной дирекции, до Алины Храбровой?
Погружаясь в пучину срочных бумаг, он мельком подумал, что
сегодня должно быть “прямое включение” из Кабула – “прямое включение” его жены.
Он только так и мог об этом думать – мельком.
Когда же это кончится, черт побери все на свете!
Никогда. Никогда.
– Алексей Владимирович, Зданович на третьей линии.
Поговорите?
– Да.
– Леш, привет.
– Привет.
– Мы сегодня даем Грозный или хватит Афгана?
– Хороший вопрос, – пробормотал Бахрушин.
Грозный или Афган? Там война и тут война. Там беда и тут
беда.
Только вчера на совещании в Минпечати всесильный, великий и
могучий Дмитрий Юрьевич Потапов тихим голосом интеллигента и недотепы говорил о
“балансе плохих и хороших новостей”, о преобладании “чернухи”, о том, что
“народ устал” и ему, народу то есть, надо что-нибудь повеселее, поживее,
полегче!..
Евгений Петросян и передача “Шутка юмора” – то, что надо!
Только вот как это с информацией совместить, министр не объяснил. Наверное,
забыл, а может – о, ужас! – и сам не знал.
– Леш, ну чего?..
– А что там в Грозном?
– Да все то же. Нового ничего.
– Что в Грозном сегодня. Костя? – чуть настойчивее спросил
Бахрушин, и Костя послушно зашелестел бумажками и забубнил.
– Можно к тебе, Алексей?
– Да, заходи, Паша.
Главный сменный редактор все бубнил. Пока он бубнил,
Бахрушин принял решение.
– Кость, давай так. Значит, в свете новых установок Грозный
пусть идет сообщением. Храброва прочтет, и все. А из Кабула сюжет.
– Ладно.
Бахрушин помолчал немного. Песцов прямо у него перед носом
возился в кресле, доставал сигареты.
Мешал.
– Связи так и нет?..
Он отлично знал, что нет.
– Леш…
– Да, все понятно. Пока. На эфир я приду.
Бахрушин пристроил трубку на многокнопочный телефон и с
тоской посмотрел на бумаги – с утра не убавилось нисколько.
– Меня тоже писанина замучила, – Песцов сочувственно кивнул
на стол. – Пишем и пишем, писатели!..
Говорят, что у нас канал плохой. А когда нам каналом
заниматься, если мы вон… пишем!
– Все каналы плохие, Паша. Один только и есть хороший.
“Евроспорт” называется.
– Это точно.
Помолчали, порассматривали каждый свою сигарету – довольно
глубокомысленно. Бахрушин твердо знал, что первым никаких расспросов не начнет
– он Песцова не звал, тот сам напросился, пусть теперь и объясняет, зачем.
Песцов еще покурил и посмотрел на Бахрушина.
– Ну? – спросил тот. – И что ты хотел узнать?
– Леш, ты… хорошо все прикинул, когда Храброву на эфир брал?
Бахрушин ничего не понял.
– Ну… да. А что?
– Да ничего такого, конечно, но… шут ее знает. Она почему с
четвертого ушла?
– А в чем дело?
– Да ни в чем, только до меня слухи дошли, что… обижаются
некоторые.
– Кто это… некоторые?
– Да наши ведущие, которые у нас уже много лет работают.
Говорят, Бахрушин взял звезду, потому что у канала рейтингов никаких нет, а
теперь будут… из-за нее.
– А это плохо? – уточнил Бахрушин.
Песцов помолчал:
– Что плохо?
– Ну, что у нас рейтинги будут?
– Да не о них речь, а о том, что она так себе ведущая-то,
раскрученная только, а на самом деле ничего особенного. И говорят, что ты ее
взял на какие-то бешеные бабки и теперь…
– И теперь она со мной спит, – подсказал Бахрушин скучным
голосом, взял карандаш, постучал им по столу и посмотрел на место, по которому
только что постучал. – А с моей женой в Афганистане в это время спит Беляев. А
когда жена прилетит, мы будем спать втроем. Нет, вчетвером. С Беляевым. Ты это
мне хотел рассказать?
Песцов смотрел на шефа информации с изумлением, а тот все
постукивал карандашом, и непонятно было, почему постукивает.
– Леш, ты что? Обиделся?
– Если бы я на такие вещи обижался, Паша, меня бы давно
перевели в народное хозяйство, как один мой приятель говорит.
