Но крест на миг воссиял яростным светом, как будто внутри
него шел подключенный в сеть проводок. Потом сияние померкло, только перед
глазами Марка остался синий отпечаток. Сквозь скрип половиц мальчик явственно
различил щелчок выключателя в спальне родителей и голос отца:
— Что это было, черт возьми?
13
Через пару минут дверь спальни Марка отворилась, но мальчику
хватило времени привести все в надлежащий вид.
— Сынок? — тихо позвал Генри Питри. — Не спишь?
— Наверно, — сонно отозвался Марк.
— Приснился плохой сон?
— Кажется… не помню.
— Ты кричал во сне.
— Извини.
— Чего ж тут извиняться. — Генри помедлил и из более ранних
воспоминаний о сыне, маленьком мальчике в голубом стеганом костюмчике
(мальчике, причинявшем гораздо больше беспокойства, зато более понятном),
извлек слова: — Попить хочешь?
— Нет, пап, спасибо.
Генри Питри окинул взглядом комнату, не в состоянии понять
бросающего в дрожь ощущения угрозы, с которым проснулся и которое еще не прошло
— ощущения, что на волосок от них прошла беда. Нет, все было нормально. Окно
закрыто. Все на местах.
— Марк, что-нибудь не так?
— Нет, пап.
— Ну… Тогда спокойной ночи.
Дверь закрылась. Отцовские ноги в тапочках спустились по
лестнице. Марк позволил себе обмякнуть от облегчения и запоздалой реакции. У
взрослого тут могла бы случиться истерика, у ребенка чуть старше или моложе —
тоже. Но Марк чувствовал, как почти незаметно, постепенно, ужас выскальзывает
из него, и вспомнил: так в прохладный день обсыхаешь на ветру после купания.
Когда ужас ушел, на его место заступила дремота.
Прежде, чем полностью отключиться, Марк обнаружил, что не в
первый раз думает о странности взрослых. Чтобы прогнать свои страхи и уснуть,
они принимают слабительные, спиртное или снотворные, но у них такие ручные,
домашние страхи: работа, деньги, что подумает учительница, если я куплю Дженни
одежку получше, любит ли меня еще моя жена, кто мои друзья. Как они бледнеют
рядом с теми страхами, какие щека к щеке лежат с каждым ребенком в его темной
постели! Сознаться в них, надеясь, что тебя полностью поймут, можно только
другим детям. Для ребенка, которому каждую ночь приходится иметь дело с неким
существом, живущим под кроватью или в погребе, с существом, выделывающим
антраша за самой гранью видимого и плотоядно глядящим на малыша, нет ни
групповой терапии, ни социальной или психологической помощи. Ночь за ночью
повторяется один и тот же поединок, а единственное лекарство — итоговое
окостенение образного мышления, которое называется «стать взрослым».
Вот такие мысли проносились у Марка в голове коротенькими,
несложными стенограммами. Мэтт Бэрк накануне ночью столкнулся один на один с
таким же созданием тьмы — и его свалил сердечный приступ, вызванный испугом.
Этой ночью Марк Питри оказался лицом к лицу еще с одной тварью — и десять минут
спустя лежал в объятиях сна, все еще некрепко сжимая в руке пластиковый крест,
словно младенец погремушку. Вот чем мальчик отличается от мужчины.
Глава одиннадцатая. Бен(IV)
1
Было воскресное утро — яркое, омытое солнцем воскресное
утро, десять минут одиннадцатого. Бен уже начинал серьезно тревожиться за
Сьюзан, и тут зазвонил стоявший у кровати телефон. Он схватил трубку.
— Где ты?
— Расслабься. Я наверху, с Мэттом Бэрком. Который требует,
чтобы ты, как только будешь в состоянии, порадовал его своим обществом.
— Почему же ты не зашла…
— Я заглянула к тебе чуть раньше. Ты спал, как ягненок.
— Тут на ночь дают всякую дрянь, чтоб отключить больных и
спокойненько красть всякие разные органы для таинственных
пациентов-биллионеров, — сказал Бен. — Как Мэтт?
— Поднимайся, сам увидишь, — ответила Сьюзан и, не успела
она повесить трубку, как он уже влезал в халат.
2
Мэтт выглядел много лучше — можно сказать, он снова
помолодел. Возле койки сидела Сьюзан в ярко-синем платье. Когда Бен вошел, Мэтт
поднял руку в знак приветствия.
— Тащи сюда вон ту руину.
Бен пододвинул к кровати один из ужасающе неудобных
больничных стульев и уселся.
— Как самочувствие?
— Гораздо лучше. Слабость, но лучше. Вчера вечером у меня
брали кровь из вены, а утром дали на завтрак яйцо-пашот. Обхохочешься.
Репетиция комедии «ты снова дома, старина».
Бен легонько чмокнул Сьюзан и заметил, что лицо у девушки
напряженно-спокойное, словно внутри — связующий каркас из тонкой проволоки.
— После того, как ты вчера вечером мне позвонила, произошло
что-то новое?
— Я ничего не слыхала. Но я ушла из дому около семи, а Удел
по воскресеньям просыпается немножко позже.
Бен перевел взгляд на Мэтта.
— Вы готовы обговорить положение дел?
— Думаю, да, — сказал Мэтт, немного подвинувшись. Надетый
ему на шею Беном золотой крест ярко блеснул. — Кстати, за это спасибо. Здорово
успокаивает, хоть я и купил его на еженедельной распродаже у Вулворта, в отделе
нераспроданных остатков.
— А ваше состояние?..
— «Стабилизировалось» — таким неискренним термином
воспользовался доктор Коди, когда осматривал меня вчера после обеда. Судя по
кардиограмме, которую он забрал с собой, это был просто-напросто легкий
сердечный приступ без образования тромба.
Мэтт откашлялся.
— Ради самого Коди надеюсь, что так и есть. Поскольку дело
было через неделю после того, как он меня обследовал, я мог бы содрать с него
через суд семь шкур за нарушенное обещание. — Он замолчал и спокойно взглянул
на Бена. — Он сказал, ему попадались такие случаи как результат сильного
потрясения. Я помалкивал. Правильно?
— Абсолютно правильно. Но события развивались. Мы со Сьюзан
собираемся сегодня повидаться с Коди и все ему рассказать. Если он тут же не
подпишет мне бумаги на выписку, отправим его к вам.
— И уши у него завянут, — зловеще пообещал Мэтт. — Сопливый
сукин сын не позволяет мне курить трубку.
— Сьюзан рассказала вам, что творилось в Иерусалимовом Уделе
с вечера пятницы?
— Нет. Она сказала, что хочет подождать вас.
— Пока она не начала, вы не расскажете мне, что именно
случилось у вас дома?
