Не его, конечно, дело сотнику советы давать. Но Овсень хорошо услышал парня, понял, осмотрелся и сделал знак двум легким лошадным воям.
– Ну-ка… Пролетите-ка, соколы, вперед. Посмотрите, стало быть, и к нам для спокоя мигом…
Тех повторно посылать не надо было. Дома обоих семьи ждут, и есть, о ком беспокоиться. С места в крутой карьер коней послали, и только взбитую густую пыль за хвостами оставили. Лось все же с лошадью в быстроте не сравнится, хотя не в пример выносливей и неприхотливее, да и зимой на снегу со своими копытами пройдет там, где лошадь на брюхо сядет. А уж в бою, в плотной человеческой сече, лось куда как лучше лошади. И всадника держит выше, позволяя удары сверху наносить, и сам бьет и копытами, и рогами пострашнее любого меча
[33]
. Но вот, когда маневренность и стремительность требуются, лошадь все-таки сподручнее. Она быстрее и в нужное место доставит, и не даст врагу уйти, но тебе самому уйти, если потребуется, поможет. А уж в быстрой разведке, когда потребность такая есть, лошадь заменить некем. Потому сотня и состояла не только из лосиных всадников, но и из лошадных, чтобы вои и то и другое способны были делать и друг друга, по необходимости, поддержать могли.
Дымными стали казаться и до того легкие облачка, что в небе тянулись. И не с полуночи тянулись, откуда могут дожди принести долгожданные, а, наоборот, с полудня, обещая продолжение утомительного и губительного зноя. Торговые гости, проехавшие недавно из корневых земель русов в глубину Бьярмии за серебром, говорили, что дома такого зноя нет, хотя дождей тоже маловато. А здесь, словно перевернулось все в природе, где холоднее и дождливее должно быть, засушь выдалась, которой конца не предвидится. И гарь в воздухе висит, шершавым камнем-валуном в горло лезет…
Только вот от чего эта гарь? Может, просто лес на берегу полыхнул или камышом где-то пламя полакомиться решило? Такое тоже случается, и потому раньше времени рвать себе сердце надобности нет…
* * *
Не успели посыльные вернуться, когда неподалеку дружно протрещали на дереве две перуновы птицы
[34]
, и Велемир, едущий первым, своего лося Верена, вдруг забеспокоившегося, резко придержал и выровнял, остановив поперек тропы. А сам тут же привычным легким движением длинный лук из налучья выхватил и сразу таким же привычным движением стрелу на тетиву наложил.
И не ухватишь взглядом момента, когда стрела была из тула
[35]
выхвачена. Но стрелец на то и стрелец, чтобы быстро и ловко со своим делом справляться. А уж про точность его стрельбы можно сказки сказывать. Хотя торопиться со стрельбой никому не рекомендовалось.
– Что ты? – поравнялся с десятником Овсень.
– Волк… – сказал десятник и лук на вытянутую руку поднял – то ли инстинкт охотницкий в нем взыграл, то ли просто сказалась человеческая привычка убивать опасного лесного хищника при всяком удобном случае, чтобы не доставил он в будущем бед. – В кустах… Сейчас вынырнет…
Овсень всмотрелся в кусты.
– Обожди-ка… – со спины сказал десятник сотни Живан, человек в лесной жизни опытный и следопыт непревзойденный. – Во-первых, это не волк, а волчица молодая… Взрослая сейчас, по сезону, только-только кормить волчат молоком должна закончить, соски еще видно было бы… А это молодая, не щенная… А во-вторых, что волчице так себя вести, скажи-ка на милость… Не крадучись идем… Волки настоящие уже убежали бы и не полезли бы под твою стрелу. Не стреляй пока. Это, не иначе, волкодлак
[36]
. Весть она нам какую-никакую принесла…
Живан выехал вперед, к кустам, туда, где мелькала облезлая слегка рыжеватая шкура крупного зверя. Но волчица не убегала, только суетливо в одну и в другую сторону перебежала и села на пригорке так, что острые уши ее над чахлыми кустами торчали.
– Чего ты хочешь, дикость человечия? – спросил десятник, обращаясь к ней сразу, как к волкодлаку. – С чем-то, никак, пожаловала?
Волчица снова пробежала в одну, потом в обратную сторону, явно показывая, что она к человеческой речи неравнодушна и, возможно, понимает слова. И коротко тихонько подвыла, как заскулила. Лоси и кони под всадниками сотни сразу заволновались, тревожно захрапели и погнать готовы были, если бы не сдерживали их крепкие руки. Волчий вой ни одно животное равнодушным не оставит. Даже такой короткий намек на вой.
– Видите, – сказал Живан. – Она даже знает, как лоси с лошадьми на ее вой себя поведут. И потому только коротенько так… А могла бы во всю глотку… Значит, чего-то хочет… Говорит, предупреждает нас. Ну, серая… Говори, говори… Случилось что-то?
– Она просто к людям тянется, если, случаем, волкодлачкой навсегда осталась, – сказал Овсень. – Не привыкла еще к этой шкуре и потому тоскует. Трудно ей без людей и среди волков трудно будет, потому что разум человечий в ней остался. Такое порой, Всеведа сказывала, случается… Бедная…
– И так может стать… – согласился Живан. – Не знаем мы, кто она была, зачем в звериный вид пошла, потому трогать не надо… Убери лук, десятник… Может статься, что стрела тебе сегодня еще сгодится… Так я после этой встречи чувствую…
А волкодлачка чуть вперед подалась и лапой махнула, словно что-то показала.
– Вот… Общается… Беда где-то? – продолжил разговор Живан.
Волкодлачка опять лапой махнула.
– Жалко, речь ты человеческую потеряла, а я волчью не приобрел еще… Не могу тебя понять, говоришь ты или просишь… Извини, торопимся мы… Приходи позже… Если с добром придешь, с добром приму, пообщаемся… Я домой тебя пущу, покормлю…
Волкодлачка голову печально опустила и яркий язык высунула, словно расстроилась, что не понимают ее люди. Десятник повернул коня, но с места не тронулся, ожидая, что волчица еще что-то попытается ему сообщить.
