Ансгар бросил взгляд на собаку, на своего спасителя, как и на спасителя Титмара. Теперь глаза животного смотрели внимательно и со спокойным достоинством, и не было в них никаких красных огней. Весь облик мощного пса дышал силой и благородством, но при этом еще и большим благодушием. Пес был точной копией коричневых собак, что сидели у ворот городища Огненной Собаки, только имел полностью черную шерсть и более темные глаза.
– Быстрее с болота… – сказал причальный, лучше других знающий местные порядки и непорядки. – Огненная Собака далеко, и она не может все болото высушить… И без того помогла… Быстрее на твердую дорогу…
Путники заспешили…
Но до дороги им путь показывала уже не тропа, которая несколько раз прерывалась, а потом и вовсе исчезла, а собака, которая вела уверенно, где следовало, сворачивала, где можно было, сокращала путь, пользуясь своим собачьим инстинктом. Там, за спиной, опять часто слышалось угрожающее болотное бульканье и какое-то кудахтанье, другие непонятные и неприятные звуки, часто сливающиеся в шепелявый нечестивый свист. Эти звуки пытались догнать, но догнать пока не могли, и только время от времени то с одной, то с другой стороны словно взбрыкивала вдруг, подпрыгивая и разрываясь на куски и травинки, болотная кочка, а потом мерзкое бульканье слышалось совсем рядом.
– Нечисть лютует… – довольно сказал Хлюп. – Ох, задаст им Мара… Простого дела сделать не смогли… Не того в топь затолкали…
– Не того? – обернувшись, коротко спросил Титмар, но движения не остановил.
– Шишимора думала, один человек в живых остался. И приняла тебя за Ансгара… Потом хватилась, бросила тебя, наши мысли прочитала и навстречу нам поскакала… Дура она, эта Ксюня… И здесь не справилась…
Дварф что-то промычал.
– Хотя вот Хаствит говорит, что я не прав, и я соглашусь, пожалуй. Нам бы тоже туго пришлось, если бы не собаки… Наша черная и Огненная…
– Дорога впереди… – сказал Ансгар. – Проезжая дорога…
Широкая, утоптанная и уезженная дорога была уже всем видна.
– Идем по той стороне, подальше от болота… – сразу определился причальный, который понемногу брал на себя бразды правления над всем маленьким отрядом. – Ни на какие голоса не оборачиваться, кроме окрика стражи. Кто стражу не слушает, стрелу получает. Здесь такой порядок. Все остальное не для нас… Даже самые близкие, даже самые любимые звать будут… Не оборачиваться. Кто оборачивается на голос, силу сопротивления теряет. Нам сейчас сила нужна, и сопротивляться придется, даже не оборачиваясь. Мы с Хаствитом чувствуем, как они в своем болоте бесятся…
– А далеко до города-то? – поинтересовался кормчий, не большой любитель пеших прогулок, да и возраст его после пережитого требовал длительного отдыха телу.
– С четверть поприща
[67]
будет… Быстро дойдем, засветло…
– Идем…
– Ансгар, подожди… – снова позвала вдруг мать. – Вернись… Вернись, сынок…
Теперь это была мольба несправедливо обиженной матери, которая готова была простить сыну все, но требовала только одного, возвращения.
– Ты что, не слышишь? – спросил Фраварад со справедливым возмущением.
– Верни мне мой меч! – категорично потребовал отец.
– Сынок, не бросай нас на гибель, спаси нас… Вернись, иначе мы все сгинем здесь, в этом болоте, – прозвучал последний призыв.
Путники только ускорили шаги, хотя Ансгара пришлось подтолкнуть в спину. И основательно подтолкнуть, чтобы помешать порыву, вызванному материнскими словами.
И юный конунг, полетев вперед, едва удержался на ногах. Рука у Хаствита оказалась тяжелой…
Глава 4
Ветер был тугим и ровным и дул как раз туда, куда следовало, в основном с восходной стороны и лишь слегка с полуденной. Под таким ветром можно быстро добраться до побережья Норвегии как раз в местах, необходимых для высадки, чтобы выдержать дальнейший маршрут. Этот дальнейший маршрут следовало преодолеть пешим ходом. Но норвежские моряки и пешие походы совершали частенько, и даже в чужих краях во время набегов, бывало, забирались в такую глубину чужой территории, где о них никто слыхом не слыхивал. И потому переход в несколько дней для них не в новинку – справятся, хотя сапоги и стопчут. Однако выбор такого пути случайным не был – в тех бедных полуночных землях, прямо по пути следования, можно будет пополнить свое войско новыми суровыми бойцами, желающими заработать на жизнь себе и семьям, а это сейчас очень важно. Жители восходных и полуночных провинций всегда считались в Норвегии лучшими и самыми неуступчивыми бойцами. К тому же помнили еще многие магические воинские культы, почти забытые в других местах. И был там же человек, чье имя с некоторых пор стало в Норвегии популярным. И этого человека любыми путями, обманом или подкупом, следовало заполучить в свои ряды, чтобы заручиться впоследствии поддержкой простых бондов.
Следовало плыть и торопиться, чтобы успеть справиться со всеми делами…
Но с тремя драккарами, что везли пленников из Куделькиного острога, уже произошло такое, что было выше обыкновенного человеческого понимания. Ярл Торольф Одноглазый никак не мог сообразить, как так получилось, что они уже вышли в море, хотя до моря еще предстояло плыть и плыть. Но в могуществе колдуна Гунналуга он не сомневался и получил лишнее подтверждение этого могущества. Колдун, как и обещал, просто выбросил два дня, что должны были уйти на речной путь, хотя непонятно было, как эти дни считают те, кто оказался в это время не на драккарах. Если для них дни тоже сократились, то вообще нет никакого смысла в сокращении. При этом Гунналуг как-то так сделал, что совсем не проявляли удивления и не задавали обычных в этом случае вопросов ни гребцы, ни воины, ни даже кормчие, которые лучше других знают, куда и сколько им плыть. Для них все было обыденно. И они считали, похоже, что два последних дня стремились изо всех сил к морю. И только вот несколько часов назад выскочили из речного устья на приятный душе, хотя и неприветливый внешне, серый волнистый простор. Морской простор, позволяющий груди дышать так, как ей хочется, и как невозможно дышать среди тесных речных берегов, каждый из которых имеет свой собственных запах, не похожий на другие, и, порой, мешающий, особенно, когда ветер дует с гнилостных болот, а болот в этих местах по берегам реки множество великое.
Впрочем, внешний вид гребцов и воинов Торольфа слегка беспокоил. Может быть, они что-то и почувствовали, но находились в недоумении и не решались спросить, пораженные произошедшим. Этих людей Одноглазый хорошо знал и не сомневался, что они ни перед кем смущения не покажут и готовы вступить в бой против любых сил, лишь бы им была обещана добыча. Но там, где действовали силы таинственные и колдовские, воины терялись и пасовали.
На драккаре Гунналуг уже не ставил свой большой синий шатер, как не ставил свой красно-золотой и сам ярл. Здесь просто негде было ставить шатры, поскольку драккары были хотя и большие, но беспалубные. Их вообще за весь поход ставили дважды на ночь, да и то лишь потому, что надеялись на скорое возвращение ярла Снорри Великана, сына Торольфа Одноглазого. Но Снорри всегда отличался большой жадностью и, видимо, хотел захватить еще что-то, и потому задерживался. Впрочем, отец не сильно горевал по этому поводу, потому что в отсутствие сына чувствовал себя лучше. По крайней мере никто не смел ему мешать, преследуя собственные интересы, и никто своей непродуманной грубостью не ронял его авторитет. Да, авторитет отца не внушал уважения только сыну. Даже другие ярлы, что потихоньку шепчутся о своем праве на титул конунга, отыскивая в родословной какие-то давние связи с родом Кьотви, в присутствии Торольфа не спешили говорить громко и открыто. Один только этот мальчишка, сын Кьотви, и его дядя, наполовину хитрый грек и лишь наполовину норвежец, стояли на своем. Однако сын Кьотви не имеет в своем распоряжении достаточного количества воинов, и, даже если он соединит свои полки с полками своего дяди ярла Фраварада, все равно наберется чуть не вдвое меньше, чем у Торольфа с сыном и у Дома Синего Ворона, поддерживающего их. И серьезного внимания на Ансгара с Фраварадом обращать не стоило, если, конечно, они не привезут легендарный меч Ренгвальда, который уже почти полтора века считается символом власти конунгов. Тогда собрание бондов без сомнения признает нового конунга за полноправного, несмотря на юный возраст и совершенно никакое влияние на дела страны. Но путь дяди и племянника далек и долог, и слишком много сил, выставленных Торольфом Одноглазым и даже Гунналугом, постараются не позволить мальчишке добраться до дома к началу народного собрания. А может быть, постараются вообще не допустить их до дома. Никогда…
