Овсень не сразу дал команду Белуну, сначала посмотрел, как обстоят дела у других драккаров, где часовые спали на носу рядом с трапами, прислонившись спиной к драконам. Туда плыть предстояло дольше, но скоро и там уже все было готово к атаке – под каждым драконом сидело, затаившись, по три воя. Подкрались неслышно, никого не разбудив и не потревожив.
Еще один взгляд на пловцов. Живан руку поднял в знак готовности.
– Белун! Стрела… – скомандовал Овсень.
Стрелец молча взялся за дело.
Стрела сорвалась с тетивы и с песенным переливчатым свистом пронеслась вдоль берега над всеми тремя драккарами. И тут же на берег вышел безоружный вой, которого сразу заметил часовой с первого драккара, уже до того потревоженный свистом, и встал одной ногой на трап, словно желал спуститься. Но Живан и двое его помощников, как рыбы во время игры, вылетели из воды, перемахнули борт и оказались рядом с растерянным часовым. Удар из-за расстояния было не слышно, но у Живана рука тяжелая и кулак крепкий – часовой упал на берег и замер на песке без движений. А ему уже скручивали за спиной руки, одна из которых была обмотана окровавленными тряпками.
Одновременно нечто похожее происходило и на других драккарах. Часовых захватили врасплох. А по берегу в помощь тройкам уже мчалась сотня. Впереди, естественно, разогнавшиеся с места конники, за ними не сильно торопливые боевые лоси. И стрельцы на высоком берегу приготовили луки, ожидая, что где-то там, на одном из драккаров, покажется им колдун, действия которого они должны были бы узнать по жестам и увидеть по результату. Но ничего подобного не произошло. Колдуна и здесь не было.
Драккары оказались захваченными без проблем и осложнений. Чувствуя свою силу, которой в действительности уже не было, скандинавы проявили беспечность и совсем не были готовы к защите…
* * *
Сложность допроса состояла в том, что опять не нашлось людей, разговаривающих на языках врага. Более того, два драккара, как понял сотник Овсень, принадлежали свеям и только один урманам. Значит, на берег приплыли дикари двух соседних стран, и не слишком, согласно слухам, ладящие друг с другом, потому два драккара и стояли в стороне от первого. Видимо, дикие разбойники даже друг друга основательно опасались. Урмане со свеями общались без проблем, языки у них отличались один от другого, но отличались незначительно. А вот со славянами пленникам общаться пришлось знаками и только отдельными словами. После допроса, закончившегося уже в темноте, удалось все же выяснить, что три драккара во главе с конунгом Торольфом Одноглазым и помогающим ему колдуном Гунналугом уже уплыли к родным берегам, унося на своем борту пленных, которых хотят продать в рабство. Вторая половина отряда, руководимая конунгом Снорри Великаном, сыном Торольфа Одноглазого, после ссоры между отцом и сыном, едва не закончившейся схваткой, осталась, чтобы захватить груз с годовой данью, за которым они специально и приплыли. Разбойники рассчитывали захватить еще и караван с серебром, думая, что серебро будет среди дани, но они не знали, что серебро возит только сильная дружина варяжского князя, и такой караван жадным и диким скандинавам пришелся бы не по зубам, несмотря на их достаточно большое количество.
Все пленники принадлежали к партии Снорри Великана и поддерживали его. И очень удивились, узнав, что ни самого Снорри, ни его собратьев по разбою уже нет в живых. Они считали своего предводителя великим и непобедимым и потому всегда шли за ним, куда бы он ни позвал. На сотника Овсеня, убившего Снорри в поединке, на его широченные плечи и чрезвычайно длинные сильные руки дикари смотрели с почитанием в глазах. Воинская доблесть – это единственное, что могло их восхитить, и потому они уважительно отвечали на вопросы Овсеня. Из страха они так отвечать не стали бы. Не стали бы отвечать даже под пыткой, потому что людьми они, несмотря на всю свою дикость, а может быть, во многом и благодаря ей, были мужественными и к предательству не склонными.
Но это все были мелочи, которые удалось узнать с таким большим трудом. Главное же состояло в том, что Торольф Одноглазый уплыл, и догнать его уже представлялось невозможным. И он, скорее всего, как думали сами пленные, не пожелает менять своих пленников на воев противоборствующего конунга, пусть и своего сына, потому что надеяться на этих воинов не может. Значит, первое намерение оказалось неправильным, надежды рухнули, и следовало искать другие пути освобождения захваченной родни.
Руки опускать в бессилии и отчаянии никто не собирался, потому что пути эти были известны всем, хотя все они были одинаково нелегкими и сопряженными со множеством опасностей. Рабов скандинавы отправляли в Византию, в Хазарию или Хорезм. Чаще всего пускали караваны по рекам, идущим через славянские земли, проводя свои драккары через Ловать до волока, если не продавали тем же работорговцам в своих землях на ярмарках рабов, которые проводились часто. Но и тогда караваны, только уже не скандинавские, а византийские, хазарские или хорезмийские опять шли через земли славянские. Вокруг Западной Европы путь был многократно длиннее и опаснее, да и сарацины контролировали все входы в Срединное море
[79]
. Значит, караваны можно было ждать на своих реках, которых не так и много. Вернее всего на Ловати. Или на самих волоках, которых еще меньше. И там можно было устраивать засаду. Но как на это посмотрит князь из Русы, Овсень сказать не мог, как не мог этого сказать и никто другой в сотне. Князь всячески старался оберегать торговые пути, потому что они его кормили. Если сами славяне в своих землях займутся разбоем, то купцы будут искать другие пути. Это князя не устраивало, и разбой он пресекал жестко. Идти против своего князя не хотелось. Но к освобождению пленников существовал и третий путь, хотя он просматривался слишком расплывчато и был, наверное, намного сложнее в исполнении – можно было отправиться за пленниками на Балтию, где обычно проходят торги рабами, выкупить пленников там или уж напрямую отбить их. Но здесь сложность состояла в том, что нужно вовремя попасть на нужные торги, а торгов много, и не всегда угадаешь, куда попасть. Был и четвертый путь, самый дерзкий, но он для Овсеня пока казался и более предпочтительным, потому что обещал быть самым действенным. Дерзкие планы часто бывают самыми осуществимыми, потому что мало кто ожидает проявления такой дерзости в чужих краях. Сотник Овсень считал, что можно будет всей сотней отправиться в скандинавские земли и там за короткий срок захватить как можно больше скандинавских вождей, людей влиятельных, которых потом и обменять на своих можно будет без проблем. Скандинавы не привыкли, чтобы с оружием приходили в их земли, и не умеют оборонять свои селения. Да и городов у них почти нет. А большие дворы, окруженные тыном, для опытных воев преграды не составят. И потому четвертый план может оказаться наиболее реальным. Только продумать его следует основательно и действовать необходимо будет решительно.
Но все это, естественно, предстояло делать не сразу, не на следующее же утро. Следовало еще много и долго думать, как поступить правильнее и как добиться самого надежного результата, думать и выбирать наиболее удобный и безопасный для пленников путь, и при этом не ошибиться. Но в первую очередь всем следовало еще долг службы выполнить и отправить груз с данью в городище Огненной Собаки, и явиться туда самому сотнику вместе с сотней, чтобы доложить воеводе о случившемся. Не имея даже инструментов, сотне не под силу было возродить Куделькин острог, несмотря на то что каждый вой имел хорошие работящие руки и делать ими умел все, в том числе и строить. А из инструментов пока имелось только четыре плотницких топора на всех. Боевыми же топорами много не наработаешь. Ими даже дрова рубить трудно – и легковаты, и излишне остры.
