Эх, дед-дед…
— О чем ты загрустил, княжич? — ласковые голубые глаза смотрели с внимательным сочувствием. — О чем вспомнил?
Тонкие пальчики коснулись его руки. Катерина гордилась белизной и мягкостью своих ручек, но они были темны и грубоваты в сравнении с нежной кожей Михаила. Странное дело, последние полтора года провел он на войне, в походе, почти всегда ночуя под открытым небом, а ни ветер, ни солнце словно не коснулись его. Те, кто не знал наверняка, что княжич все время воевал рядом с отцом, болтали, будто жил он за морем, очень может быть, что у турок, и неизвестно еще чему научили его поганые.
В общем, болтали то, к чему привык с самого детства, разве что детали разнились, а суть оставалась прежней: колдун, он колдун и есть. Разобрались бы сначала в собственных делах, а то по всей Европе резня, христиане христиан убивают, все выяснить не могут, кто же из них верит правильно.
Зло плодит зло, а люди, вместо того, чтобы спасать души от его ядовитого дыхания заняты тем, что добровольно, не дожидаясь, пока бес толкнет под локоть, кормят фейри Полуночи. Что же будет, если фейри захотят большего?
Зло беспредельно.
Значит, надо идти на поклон к сатане, потому что иначе беда коснется всех, кого он любит. Отца убьют предатели, и принцессу уморят в монастыре, позарившись на ее богатства, а от младших братьев постараются избавиться, чтобы, не дай бог, не выросли и не заявили права на отцовские земли. И Катерина…
* * *
Звенящий дождь пошел с утра,
А ты все ищешь зонт.
Жизнь расплескалась через край —
Ты говоришь: “Озон”,
Ты любишь кресло и камин
И в вазочке жасмин —
Как эльф, украденный людьми
И выросший с людьми.
[55]
…— Сиогэйли, — повторила Элис.
Прислушалась к слову, склонив голову, пробуя на вкус каждый звук.
— Подменыш. Нет, Невилл, ты ошибаешься… ты очень мудрый, ты все знаешь, но, нет, я — настоящая.
— Конечно, — принц едва не пожелал себе раздвоенного змеиного языка, той самой ядовитой мудрости, позволяющей даже святого подвигнуть на смертный грех, — конечно, ты настоящая. Как все фейри. Как я. Или ты все еще сомневаешься в том, что я существую?
И язык, и чешуя, и гипнотический взгляд змеиных глаз — все это доступно, все это — он сам и есть. Но иной, не такой, каким привыкла видеть его Элис. Этот образ не для нее, он вообще ни для кого уже много, много тысячелетий.
А люди боятся змей.
— Кранн анамха сказали о себе: мы настоящие, — счастье еще, что она не испугалась, серебряная леди, единственная звезда его темного неба, — ты тоже настоящий, но ты… — она колебалась, подбирая слова, с растерянной смущенной улыбкой, словно тоже боялась обидеть, — ты как сон, Невилл. И весь твой мир — это слишком много для меня. Я — человек. И потом, а как же легенды? Подменыши, сиогэйли, это же куклы, наделенные подобием жизни. Они уродливы и болеют, и умирают.
— Как люди, — подтвердил Невилл, — страшная участь, жить, как живут смертные, заточенные в несовершенную плоть, подверженные болезням, обреченные на смерть.
— Но ведь это люди придумывали сказки о подменышах!
— Не придумывали, риалта, переиначивали. Это фейри считают подменышей несчастными и уродливыми созданиями. Но ты прекрасна. И ты можешь стать собой, а это удается немногим, только тем из нас, кто… — он посчитал в памяти, хмыкнул, — только троим из нас, так будет вернее. Баэс способен уходить и возвращаться к себе. Сияющая-в-Небесах вырвалась из человеческой жизни. И ты, Элис. Чем дальше, тем больше ты становишься настоящей. А это значит, что новая сила приходит в наш мир. Может быть, ты и есть та самая Жемчужная Госпожа, из легенд Сумеречных народов, равная Владыкам живым и погибшим. А может быть, ты сказка, еще более дивная, еще менее вероятная, и самая прекрасная из всех существующих сказок. Я не знаю, кто и зачем отдал тебя людям, я не представляю, откуда ты, молитвы каких племен породили тебя, но место твое среди нас.
— С тобой?
— Да.
— Но я человек!
Невилл рассмеялся, покачав головой, опасаясь спугнуть пробуждающуюся в его душе, казалось, давно позабытую нежность:
— Элис, Элис, мо тайарна коэни агас эйбу
[56]
, мне все равно, пожелаешь ли ты жить среди людей или станешь править наравне с Владыками. Но я не смогу научить тебя всему, что ты хочешь или захочешь узнать, пока ты сама не поймешь и не поверишь, что способна учиться. А для этого тебе нужно поверить мне.
Среди смотрящих сквозь стекло,
Ты смотришься стеклом,
Настолько хрупким, что петлей
Наметился излом.
А ты смеешься наугад
И порешь ерунду —
Как ангел, выкраденный в ад
И выросший в аду.
В ее красивой головке, под шапкой серых душистых волос роились мысли, очень понятные и очень человеческие мысли. Ожидаемые и предсказуемые сомнения. Конечно, в первую очередь — родители. Отец и мать, любимые, любящие, и невозможность от них отречься. Сумбур красочных образов, то, что можно назвать привычной жизнью, среди них много таких, терять которые не хочется, потерять которые кажется просто невозможным. Но чистыми и ясными линиями ложатся поверх красок дороги фейри, и вновь обретенная способность оставаться на грани между сказкой и явью, и — танец. Их единственный танец.
Ей так хочется узнать больше, ей хочется научиться большему, ей хочется узнать предел его могущества.
Зачем?
— А знаешь, как создаются сиогэйли? — Невилл вычленил главную мысль, и где-то за гранью видимой реальности Змей приподнял голову, подрагивая раздвоенным языком. — Знаешь эти сказки: жили-были муж и жена, жили богато и всего у них было в достатке, только детей не было. Много лет молили они бога…
— Они все перепробовали, — перебила Элис, — я не о своих родителях, я вообще. Такие сказки есть не только у христиан.
— А твои родители?
— По врачам ходили. Не в церковь же.
— Тем более, — он удовлетворенно кивнул. — Но Белый бог лишь однажды ответил на подобные просьбы, да и то потому, что выполнял собственное обещание. Давно это было. А во всех других случаях — увы. Ему виднее, у кого и от кого должны рождаться дети. И тем не менее бывает так, что молитвы и чаяния не остаются без ответа. Ты помнишь, что там дальше, в этих сказках?
— Ребенок рождается необычный, — с нотками экзаменующейся студентки произнесла Элис, — но это объяснимо, мой принц: про обычных детей не стали бы складывать сказок. Или ты хочешь сказать, что такие дети всегда необычны?
