- Заткнись!
- Тебе что, не по вкусу мысль о смерти, Олсон? - осведомился
Макфрис.
- Как сказал другой поэт, пугает не смерть, а то, что
придется так долго лежать под землей. Ты этого боишься, Чарли? Ничего, не
дрейфь! Придет и наш...
- Оставь его в покое, - сказал Бейкер.
- С чего это? Он тут храбрился и уверял, что всех нас с говном
съест.
Так что, если он теперь ляжет и помрет, я не собираюсь его
отговаривать.
- Если он не помрет, помрешь ты, - сказал Гэррети.
- Да, я помню, - Макфрис опять улыбался, но на этот раз
совсем невесело, сейчас Гэррети почти боялся его. - Это он забыл.
- Я больше не буду так делать, - хрипло сказал Олсон.
- Остряк, - Макфрис повернулся к нему. - Так ты себя
называл? Что ж ты теперь не остришь? Можешь лечь и сдохнуть здесь, это сойдет
за шутку!
- Оставь его, - сказал Гэррети.
- Слушай, Рэй...
- Нет, это ты послушай. Хватит с нас одного Барковича.
Незачем ему подражать.
- Ладно. Будь по-твоему.
Олсон молчал. Он только поднимал и опускал ноги. Полная
темнота наступила в половине седьмого. Карибу, теперь уже в шести милях, слабо
мерцал на горизонте. Людей у дороги было мало - все ушли домой ужинать.
Туман призрачными лентами развевался по холмам. Над головой
замерцали звезды. Гэррети всегда хорошо разбирался в созвездиях. Он показал
Пирсону Кассиопею, но тот только хмыкнул.
Он подумал о Джен и испытал укол вины, вспомнив о девушке,
которую поцеловал утром. Он уже не помнил, как выглядела та девушка, но помнил
свое возбуждение. Если прикосновение к ее заду так его возбудило, то что было
бы, просунь он ей руку между ног? Он почувствовал спазм внизу живота и
поморщился.
Джен было шестнадцать. Волосы у нее спускались почти до
талии. Грудь у нее была не такая большая, как у той девушки. Ее грудь он хорошо
изучил; это занятие сводило его с ума. Он хотел заняться с ней любовью, и она
хотела, но он не знал, как ей об этом сказать. Были парни, которые могли
добиться этого от девушек, но ему никогда не хватало воли. Он подумал о том,
сколько среди них девственников. Гриббл, который назвал Майора убийцей, -
девственник ли он? Наверное, да.
Они вошли в город Карибу. Там собралась большая толпа,
приехала машина с журналистами. Прожекторы осветили дорогу ярким белым светом,
сделав из нее теплую солнечную лагуну в море тьмы.
Толстый журналист в тройке бегал вдоль дороги, подсовывая
микрофон под нос участникам. За ним двое запыхавшихся техников перетаскивали
шнур от микрофона.
- Как вы себя чувствуете?
- Отлично. Да, отлично.
- Устали?
- Да, конечно. Но пока чувствую себя отлично.
- Что вы думаете о ваших шансах?
- Ну... Не знаю. У меня еще достаточно сил.
Он спросил быкообразного детину по фамилии Скрамм, что он
думает о Длинном пути. Скрамм, ухмыляясь, сказал, что это самая большая херня,
какую он когда-нибудь видел. Репортер торопливо кивнул техникам, и один из них
тут же метнулся куда-то назад.
Толпа бесновалась, взволнованная присутствием телевидения не
меньше, чем самой встречей. Там и сям размахивали портретами Майора на
свежевытесанных кольях, с которых еще капала смола. Когда мимо проезжали
камеры, люди прыгали еще активней, чтобы их увидели тетя Бетти и дядя Фред.
Они прошли магазинчик, владелец которого выставил на дорогу
автомат с прохладительными напитками, украсив его транспарантом:
"Участникам Длинного пути - от Эва!" Рядом стояла
полицейская машина, и блюстители порядка терпеливо объясняли Эву - как, без
сомнения, делали это каждый год, - что населению запрещено оказывать какую-либо
помощь участникам.
- Он тебя спрашивал? - спросил кто-то Гэррети. Это, конечно
же, был Баркович. Гэррети почувствовал, что его усталость растет.
- Кто и что?
- Репортер, балда. Спрашивал, как ты себя чувствуешь?
- Нет, - он молился, чтобы Баркович куда-нибудь исчез вместе
с болью в ногах, становящейся нестерпимой.
- А меня спросили, - похвастался Баркович. - Знаешь, что я
им сказал? Нет.
- Сказал, что чувствую себя превосходно, - агрессивно сказал
он. - Что могу идти хоть целый год. И знаешь, что еще?
- Заткнись, а? - устало попросил Пирсон.
- А тебя кто спрашивает, уродина? - окрысился Баркович.
- Уйди, - сказал и Макфрис. - У меня от тебя башка болит.
Оскорбленный Баркович чуть отошел и пристал к Колли Паркеру:
- Хочешь знать, что я им...
- Пошел вон, пока я не оторвал тебе нос и не заставил
съесть, - рявкнул тот. Баркович ретировался.
- На стенку хочется лезть от этого типа, - пожаловался
Пирсон.
- Он бы порадовался, услышав это, - сказал Макфрис. - Он
сказал репортеру, что станцует на могилах нас всех. Это и дает ему силы идти.
- В следующий раз, когда он подойдет, я ему врежу, - слабым
голосом сказал Олсон.
- Ага, - сказал Макфрис. - Пункт 8 запрещает вступать в
ссоры с товарищами по состязанию.
- Плевал я на пункт 8, - отозвался Олсон с кривой улыбкой.
- О, я вижу, ты понемногу оживаешь, - сказал Макфрис.
К семи они снова пошли быстрее: так можно было немного
согреться.
Мимо проплыл магазин на перекрестке. Покупатели изнутри
махали им и что-то беззвучно кричали, похожие на рыб в аквариуме.
- Мы выйдем где-нибудь на шоссе? - спросил Бейкер.
- В Олдтауне, - ответил Гэррети. - 120 миль отсюда.
Гаркнесс тихо присвистнул.
Скоро Карибу кончился. Они прошли уже сорок четыре мили.
Глава 4
"Абсолютным шоу было бы такое, где проигравшего
участника убивают".
Чак Беррис
Карибу все были разочарованы.
Он оказался точь-в-точь похожим на Лаймстоун.
Людей было побольше, но в остальном то же самое - деловой
центр, бензоколонка, "Макдональдс" и парк с памятником героям войны.
Школьный оркестр неподражаемо плохо исполнил национальный гимн, попурри из
маршей Соузы и под конец, совсем уж фальшиво, "Янки-дудл".
