— Длинные стихи?
— Только две строфы и мораль.
— А как звучит мораль?
— О, красота стихий, нам лик твой мил,
Хоть он порою и бывает страшен
И хоть мы искренне любили наши
Былинки хрупкие, которые поток сгубил.
Роджерс задумался.
— Здорово, правда-правда, — проговорил он. — Ваш друг в армии знал, о чем говорил. Я никогда не увлекался чтением стихов в книгах — я хочу сказать, в отдельных томах. Но журналы иногда печатают стихи, чтобы заполнить место, когда рассказ кончается выше нижнего края страницы. Понимаете?
— Понимаю.
— Я прочитал кучу таких стихов, и вдруг одно запало мне в душу. Я помню его по сей день. Собственно говоря, это не поэзия. Я хочу сказать, там нет рифмы, но оно вернуло меня туда, где я жил раньше.
Мне выпал жребий жить внутри страны
Вдали от шумного прибоя
И от кричащих чаек.
И я,
Который с младенчества внимал голосу моря,
Должен слушать журчание реки
В зеленых полях
И голоса птичек, сплетничающих
В ветвях деревьев.
Понимаете, я вырос возле Мер-Харбор, у моря, и никак не привыкну жить вдали от него. Чувствуешь себя запертым со всех сторон, задыхаешься. Только я никогда не мог найти слова, чтобы выразить это, пока не прочел те стихи. Я отлично понимаю, что чувствовал этот парень. «Сплетничающие птички!»
Презрительная насмешка и раздражение в голосе Роджерса позабавили Гранта, но потом одна мысль позабавила его еще больше, и он расхохотался.
— Что смешного? — спросил Роджерс, как бы становясь в позу обороняющегося.
— Просто я подумал, как потрясены были бы авторы детективных романов при виде двух инспекторов полиции, сидящих на стволе ивы и читающих друг другу стихи.
— А, эти! — произнес Роджерс тоном, за которых в простонародных кругах обычно следует плевок. — А вы читаете когда-нибудь такие вещи?
— Да. Время от времени.
— У моего сержанта это хобби. Коллекционирует завывания. Его рекорд — девяносто два в одной книге. Она называется «Боги приходят на помощь». Написала ее какая-то женщина. — Роджерс замолчал, внимательно уставился вдаль и добавил: — Вон там идет женщина. Ведет велосипед.
Грант поднял глаза и произнес:
— Это не женщина. Это богиня, спешащая на помощь.
То была неукротимая Марта, с термосом кофе и сэндвичами на всех.
— Не могла придумать другого способа отвезти все, только велосипед, — объяснила она, — но это трудно, потому что большинство ворот не открывается.
— И как же вы прошли?
— Я разгружала велосипед, перекидывала его через ограду и на другой стороне снова нагружала.
— Дух, который создал Империю.
— Может, и так, но на обратном пути пусть Томми пойдет со мной и поможет.
— Конечно, пойду, мисс Халлард, — сказал Томми с набитым сэндвичем ртом.
С реки пришли рабочие и были представлены Марте. Гранту забавно было видеть camaraderie
[27]
со стороны тех, кто никогда не слышал о Марте, и почтительное обращение тех, кто слышал.
— Кажется, новость просочилась, — объявила Марта. — Мне позвонил Тоби и спросил, правда ли, что реку снова тралят.
— Вы не сказали ему — почему?
— Нет, не сказала, — ответила она, и ее лицо слегка побледнело при воспоминании о ботинке.
К двум часам вокруг них собралось уже много зрителей, к трем берег стал похож на ярмарку, а местный констебль делал доблестные попытки сохранять хоть какой-то порядок.
К половине четвертого реку протралили почти до самого Сэлкотта, но так ничего и не нашли. Грант отправился обратно в Милл-Хаус и обнаружил там Уолтера Уитмора.
— Очень любезно с вашей стороны, что вы сообщили нам, инспектор, — сказал Уолтер. — Мне бы следовало пойти на реку, но я никак не мог.
— В этом не было ни малейшей необходимости.
— Марта объяснила, что к вечернему чаю вы придете сюда, вот я и решил подождать. Есть… результаты?
— Пока нет.
— Почему вы спрашивали о ботинках сегодня утром?
— Потому что тот, что найден, застегнут. Мне хотелось знать, снимал ли обычно Сирл ботинки, не расстегивая. Похоже, он всегда расстегивал пряжку.
— Тогда почему… как мог ботинок оказаться застегнутым?
— Либо пряжку присосало течением, либо он сбросил ботинок, чтобы легче было плыть.
— Понимаю, — мрачно протянул Уолтер.
Он отказался от чая и ушел. При этом вид у него был более растерянный, чем когда-либо.
— Мне бы так хотелось посочувствовать ему, но не могу, — проговорила Марта. — Китайский или индийский?
Грант выпил три большие чашки обжигающе горячего чая («страшно вредно для вашего желудка!» — заметила Марта) и начал снова ощущать себя человеком, когда позвонил Вильямс.
Докладывать, несмотря на приложенные Вильямсом старания, было почти не о чем. Мисс Сирл не любила своего кузена и не стеснялась в этом признаться. Она тоже была американкой, но они родились в разных концах Соединенных Штатов и познакомились только взрослыми. Похоже, они тут же поссорились. Когда Сирл приезжал в Англию, он иногда звонил ей, но в этот раз не звонил. Она и не знала, что он в Англии.
Вильямс спросил, не уезжала ли она из дома и не думает ли она, что Сирл, может быть, приходил или звонил, но не заставал ее. Она сказала, что ездила в горы, в Шотландию, рисовать и что Сирл, возможно, приходил несколько раз, а она об этом не знала. Когда ее нет, студия пуста, и никто не подходит к телефону.
— А картины вы видели? — спросил Грант.
— О да. Там все увешано ими.
— Какие они?
— Очень похоже на Шотландию.
— Традиционные?
— Не знаю. Главным образом западный Сатерленд и Скай.
— А что о его друзьях в Англии?
— Она удивилась, услышав, что у него вообще где-то есть друзья.
— Она не высказала предположения, что он «темная личность»?
— Нет, сэр. Ничего похожего.
— И она не может придумать причину, почему бы он мог неожиданно исчезнуть и куда?
— Нет, не может. Родных у него нет, это она мне сказала. Родители, очевидно, умерли, а он был единственным ребенком. О его друзьях она, похоже, ничего не знает. Во всяком случае, то, что он говорил, будто у него в Англии есть только кузина, — правда.
— Ладно, большое спасибо, Вильямс. Я совсем забыл спросить вас сегодня утром — вы нашли Бенни?
