— Марта… Мисс Халлард… она… Она прислала меня к вам. Сказала, что я могу быть вам полезен.
— А она не сказала, в чем именно? Да вы садитесь. Вон там у двери стул. Несите его сюда.
Брент Каррадин был высоким юношей с белокурыми волнистыми волосами, венчающими высокий лоб, одетым в слишком широкое твидовое пальто, спадавшее небрежными складками. Сразу видно, американец. Он принес стул, сел, и твидовое пальто тотчас обрело сходство с благородным королевским одеянием. Юноша глядел на Гранта добрыми карими глазами, чудесное сияние которых не могли скрыть очки в толстой роговой оправе.
— Марта… Мисс Халлард… Она сказала, что вам надо помочь в каких-то розысках.
— Вы сыщик?
— Нет, здесь, в Лондоне, я занимаюсь научной работой. Точнее, историей. Вот она и сказала о вашем интересе… Мистер Грант, мне будет очень приятно, если я смогу быть вам полезен.
— Очень мило с вашей стороны. Очень мило. А над чем вы работаете? Какая у вас тема?
— Крестьянское восстание.
— О, да это Ричард II!
— Да.
— Вас интересуют отношения классов? Молодой человек странно хмыкнул.
— Нет. Мне надо было быть в Англии.
— А что, нельзя быть в Англии и не заниматься научной работой?
— Можно, но так проще. Мне нужно алиби. Папочка хочет, чтоб я продолжил его дело: мебель, продажа, заказы по почте, по каталогам. Только не поймите меня неправильно, мистер Грант, наша мебель очень хорошая. Это вечная мебель. Но она меня совершенно не интересует.
— Следовательно, если считать Северный полюс, то Британский музей второе по надежности убежище?
— Здесь теплее. К тому же мне, правда, интересно заниматься историей. Я и раньше изучал ее. Но, откровенно говоря, мистер Грант, я приехал сюда из-за Атланты Шерголд. Помните немую блондинку с Мартой… Я хотел сказать, в пьесе с мисс Халлард. Она играет немую, а на самом деле она вовсе не немая.
— Ну конечно, нет. Очень способная актриса.
— Вы ее видели?
— Думаю, вряд ли найдется в Лондоне человек, который ее не видел.
— Я тоже так думаю. Этому спектаклю конца нет. Мы-то рассчитывали на пару недель, поэтому она уехала. В начале месяца она должна была вернуться, а когда все так затянулось, мне пришлось самому ехать в Англию.
— А Атланта — это не алиби?
— Для моего папочки? Что вы! Моим родственникам Атланта не нравится и больше всех папочке. Если он никак не может обойтись не назвать ее, говорит: «Эта твоя знакомая актриса». Понимаете, мой папочка — Каррадин Третий, а отец Атланты, в лучшем случае, Шерголд Первый. У него маленькая бакалея на Мейн-стрит, но он очень хороший человек, если уж на то пошло. Атланта тоже не очень-то многого добилась у нас в Штатах. В театре, конечно. Это ее первый большой успех, и она ни за что не разорвет контракт. По правде говоря, я думаю, что теперь ее вообще трудно будет увезти домой, ведь американцы не сумели оценить ее талант.
— А вы решили заняться наукой?
— Мне пришлось придумать нечто такое, что возможно только в Лондоне. Кстати, у меня и в колледже была эта тема, поэтому Британский музей не фикция. Ну вот, убиваю двух зайцев: занимаюсь тем, что мне интересно, и берегу покой папы.
— Понятно. Ваше алиби мне нравится. А почему все-таки крестьянское восстание?
— Время интересное. И папочке это должно было понравиться.
— Он интересуется реформами?
— Нет. Он ненавидит королей.
— Каррадин Третий?
— Смешно, правда? Я бы не удивился, если бы узнал, что у него есть корона и он иногда достает ее, идет в Гранд-отель и примеривает там в туалете. Я вас не утомил, мистер Грант, а то сижу тут, болтаю, и все о себе? Я же пришел не за этим. Я пришел…
— За чем бы вы ни пришли, вас прислало ко мне само небо, так что, если вы не спешите…
— Я никогда не спешу, — заверил молодой человек и стал так усердно вытягивать ноги, что в конце концов добрался до тумбочки, она покачнулась, и портрет Ричарда III оказался на полу. — Ой, извините. Я не хотел. Никак не привыкну к тому, что у меня такие длинные ноги. А вы считаете, что человек к двадцати двум годам мог бы уже привыкнуть к себе? — Брент поднял фотографию, рукавом стер с нее пыль и с интересом стал вглядываться в запечатленное на ней лицо. — Richardus III. Ang. Rex
[13]
, — прочитал он вслух.
— Вы первый человек, который заметил, что здесь написано, — сказал Грант.
— Ну, для этого надо всего лишь заглянуть на обратную сторону. А вот я впервые встречаю человека, который любуется портретом этого короля.
— Что, некрасивый?
— Не знаю, — помедлив, ответил Брент. — У него хорошее лицо. Похож на одного профессора из нашего колледжа. Он ел только висмут и пил молоко, поэтому был немного желчный, но добрее его я никого не видел. Так вас заинтересовал Ричард III?
— Он самый. И от вас мне не нужно ничего сверхъестественного. Всего лишь выяснить, кто из историков жил в его время.
— Проще простого, тем более что совсем близко к моему времени. Которым я занимаюсь. Так вот о Ричарде II писал сэр Кутберт Олифант, может, у него есть и о Ричарде III? Вы читали Олифанта?
Грант ответил, что не читал ничего, кроме школьных учебников и Томаса Мора.
— Мора? Лорда-канцлера Генриха VIII?
— Да.
— Вам не показалось, что он немного пристрастен?
— Да он просто партийный идеолог, — вырвалось у Гранта, только теперь осознавшего, что же ему, в сущности, не понравилось, — это не записки государственного деятеля, а партийная листовка. Даже не листовка, а отчет, составленный на основании сплетен, собранных в людской. — Вам что-нибудь известно о Ричарде III?
— Да ничего, кроме того, что он убил племянников и не сумел поменять государство на коня. И еще у него были два помощника, известные как Мышь и Кот.
— Что-что?
— Да вы помните этот стишок: «Есть король-горбун, есть пес-хвальбун, есть мышь и кот, чтобы жрать английский торт».
— Да-да, совсем выпало из памяти. А вам известно, что это значит?
— Понятия не имею. Я плохо знаю то время. А почему вы заинтересовались именно Ричардом III?
— Марта решила, что мне следует заняться каким-нибудь теоретическим расследованием, пока не под силу практическое. А так как я давно увлекаюсь разгадыванием характеров по лицам, она принесла мне фотографии людей, с которыми связаны неразгаданные тайны. Ричард попал в их число более или менее случайно. Именно его тайна показалась интереснее остальных.
— Почему же?
— Он совершил преступление, ужаснее которого не может быть, и в то же время у него лицо великого судьи, великого государственного деятеля. Более того, судя по некоторым источникам, он на удивление добропорядочен. Что ж, он и в самом деле был умен и весьма успешно управлял Северной Англией, был хорошим офицером штаба и храбрым воином. Его личная жизнь ничем не скомпрометирована, хотя его брат был самым любвеобильным монархом Англии, исключая, наверно, одного Карла II.
