12
— Спокойно, спокойно, — сказал себе Грант, проснувшись утром. — Ты, кажется, становишься пристрастным. Так ты ничего не добьешься.
И, чтобы дисциплинировать себя, он решил сыграть роль обвинителя.
Предположим, вся история с Батлер — подтасовка, состряпанная с помощью Стиллингтона. Предположим, обе палаты пожелали не увидеть обман в надежде на стабилизацию власти.
Нужно ли было убивать мальчиков?
Вроде бы, нет.
Если же вся история выдумана, то избавиться прежде всего следовало от Стиллингтона. Леди Элеонора давно умерла в своей келье, следовательно, никак не могла отнять у Ричарда право на корону. А Стиллингтон мог. Но в его жизни не возникло никаких трудностей. Он пережил человека, которого, в сущности, посадил на трон.
Неожиданное нарушение спокойного хода жизни, то есть внезапный отказ от коронации принца, было или великолепной инсценировкой, или результатом удара той молнии, которую Стиллингтон направил на ничего подобного не ожидавших людей. Когда подписывался свадебный контракт, Ричарду было… Сколько же? Одиннадцать? Двенадцать? Непохоже, чтобы его поставили в известность.
Если Стиллингтон выдумал историю про Батлер, чтобы сделать одолжение Ричарду, то Ричард должен был бы вознаградить его. Однако нет ни одного свидетельства ни о кардинальской мантии, ни об особо выгодной службе, ни о заметном личном благоволении Ричарда к Стиллингтону.
Самое весомое доказательство правдивости Стиллингтона заключается в приказе Генриха VII уничтожить акт. Если бы Стиллингтон солгал, Генриху достаточно было бы заставить его взять свои слова обратно. А он постарался уничтожить все экземпляры акта.
Тут Грант с досадой заметил, что опять играет роль защитника, и решил оставить это дело. Лучше он почитает Лавинию Фитч или Руперта Руджа, которые все еще валяются неразрезанными на тумбочке, и выкинет из головы Ричарда III до прихода Каррадина.
Вложив в конверт записку с именами внуков Сисели Невилл, Грант надписал на нем адрес Каррадина и отдал Пигалице. После этого он повернул фотографию лицом вниз, не желая поддаваться гипнозу человека, которого сержант Уильяме, ни секунды не сомневаясь, посадил на место судьи, и взял с тумбочки роман Сайласа Уикли. За драками и синяками Уикли последовали чайные чашки Лавинии, потом Рупертовы фокусы за кулисами, и от книги к книге в душе Гранта нарастало недовольство, пока наконец не появился Брент Каррадин.
Он внимательно посмотрел на Гранта и спросил:
— Вам нехорошо, мистер Грант? Что-то вы выглядите хуже, чем в последний раз.
— Мне каждый раз становится нехорошо, когда я вспоминаю Ричарда, — сказал Грант. — Кстати, я приготовил для вас еще один пример Тоунипанди.
С этими словами он передал Каррадину письмо Лоры об утопленницах, которые не были утоплены.
По мере чтения на лице Каррадина расцветала довольная улыбка, постепенно оно засветилось истинным наслаждением.
— Великолепно! Вот это Тоунипанди! Высший сорт! Чудесный букет! Прелестно, прелестно. А вы сами знали? Вы шотландец?
— Шотландец, но только по рождению, — ответил Грант. — Знал, конечно, что они не умирали за веру, но что они умерли своей смертью — нет.
— Не умирали за веру? — потрясенно повторил Каррадин. — Вы хотите сказать, что здесь нет ни слова правды?
Грант рассмеялся.
— Насколько я знаю, нет. И раньше я никогда не задумывался об этом. Знал, что мученики вовсе не были мучениками, во всяком случае не больше преступника, приговоренного к смерти за убийство торговца в Эссексе, поэтому перестал об этом думать. В Шотландии казнили только за уголовные преступления.
— А я был уверен, что они святые… Эти ковенанторы.
[21]
— Насмотрелись старых картинок. Тайные моления. Собрание благоговейно внимает проповеднику на вересковом поле. Юные восторженные лица. Белые кудри, развеваемые посланным Богом ветром. На самом же деле это была точная копия ИРА. Непримиримое меньшинство, жаждущее крови и позорящее христианский род. Если вы пойдете в воскресенье в церковь, а не на тайное моление, то в понедельник утром обнаружите, что ваш амбар сгорел, а лошади покалечены… Герои движения — люди, при свете солнца и на глазах дочери застрелившие архиепископа Шарпа на дороге в Файф. «Смелые защитники дела Божьего» — так называют этих людей их фанатичные последователи. А они много лет жили себе в полной безопасности на западе, хотя один из «проповедников Евангелия» застрелил епископа Хонимэна на улице Эдинбурга, а другой — старика священника на пороге его собственного дома.
— Прямо как в Ирландии, — вздохнул Каррадин.
— Хуже, потому что в их движении было что-то от пятой колонны. Голландия поставляла им деньги и оружие. И кроме того, движение это возникло все-таки не от отчаяния. В один прекрасный день в будущем они намеревались свергнуть правительство и взять власть в свои руки. Все их проповеди, в сущности, призыв к восстанию. Самое настоящее подстрекательство, какое только можно вообразить. Никакое современное правительство не может позволить себе такую терпимость, какая была проявлена в то время. Ведь их то и дело амнистировали.
— Ну и ну. А я-то думал, что они боролись за право славить Господа по-своему.
— Да у них никто не отнимал этого права. А вот они хотели распространить свое вероучение не только на всю Шотландию, но и на Англию. Хотите верьте, хотите нет. Согласно их представлениям, свобода религии позволялась только им.
— А все надгробия, памятники, которые показывают туристам?
— Тоунипанди. Если увидите на надгробном камне, что Джон такой-то «предан смерти за верность слову Божьему и шотландским ковенанторам», а под этим коротенькое трогательное стихотворение о «жертве тирании», будьте уверены, что сей Джон был осужден самым настоящим судом за уголовное преступление, караемое смертью, и, следовательно, его смерть не имела ничего общего со словом Божьим. — Грант коротко рассмеялся. — Ирония в том, что люди, бывшие проклятием Шотландии, постепенно перешли на положение святых мучеников.
— Не удивлюсь, если и здесь будет какая-нибудь ономатопея.
— Что?
— Звукоподражание. Как Кот и Мышь. Помните?
— Вы о чем?
— Ну, помните, Кот и Мышь, стишок, рифма. Такое злобное стихоплетство.
— Да, да, помню.
— Слово «драгун» тоже вызывает у нас неприятные чувства. А на самом деле это просто полицейские, только тех времен.
— Ага, моторизованная пехота.
— Ну, что касается меня, и не только меня, драгуны — это ужасно. По крайней мере, в современном восприятии.
— Понимаю. Forcemajeure.
[22]
Правительство располагало лишь горсткой полицейских на огромной территории, следовательно, преимущества были на стороне ковенанторов. Во всех смыслах. Драгун, то есть полицейский, не мог никого арестовать, не получив ордера на арест. Он даже не мог поставить свою лошадь в конюшню, если хозяин был против. Однако ковенанторам никто не мешал прятаться в зарослях вереска и стрелять в драгунов. Что они и делали. А теперь мы читаем горы литературы о бедненьком замученном ковенанторе и злодее-драгуне, исполнявшем свой долг.
