Мартин Джеймс, вытащенный Мартой в магазин из своей «дыры», несомненно, получил удовольствие сам и доставил удовольствие Гранту, который не скучал ни минуты до самого прихода Пигалицы. Она принесла чай, и Грант принялся собирать фотографии, разбросанные по всей постели, как вдруг обнаружил одну, ускользавшую от его внимания.
Она была сделана с портрета мужчины лет тридцати пяти — тридцати шести, с худым бритым лицом, в бархатном берете и камзоле с прорезями по моде конца пятнадцатого века. Богато украшенный жемчугом воротник и кольцо, которое он как раз надевал на мизинец правой руки, дополняли картину. Но взгляд мужчины был устремлен не на кольцо, а в пространство.
Из всех портретов этот показался Гранту самым значительным. Художник словно хотел и не мог перенести на холст нечто неподвластное его таланту. Ему не удалось выражение глаз, притягивавшее к себе и непонятное. Не удался подвижный тонкогубый рот. Зато он мог бы гордиться высокими скулами, провалами щек, выступающим подбородком.
Грант не переворачивал фотографию, увлекшись необычным лицом. Кому оно принадлежало? Судье? Солдату? Королю? Этот человек привык к грузу ответственности, и если был облечен властью, то относился к ней серьезно. Он был в высшей степени честен. Склонен к сомнениям. Стремился к совершенству. С легкостью принимал решения и увязал в мелких делах. Вероятно, он часто болел в детстве, поскольку смотрит на мир не так открыто, как люди, которые росли здоровыми. Хотя у него и не взгляд калеки, он явно нездоров (язва желудка?). Художник тоже это понял и сумел передать. Припухшие веки, как у заспавшегося ребенка, нездоровая кожа, взгляд старика на молодом лице.
Грант перевернул фотографию.
На обратной стороне он прочитал: «Ричард III. Портрет кисти неизвестного художника. Национальная портретная галерея».
Ричард III.
Вот оно что. Ричард III. Горбун. Чудовище, которым пугают детей. Само его имя давно сделалось нарицательным.
Грант снова вгляделся в лицо. Почему же художнику не удались глаза? Что он увидел в них? Муки совести?
Грант долго не мог оторваться от удивительных глаз на портрете, продолговатых и близко посаженных, от чуть насупленных бровей, как у человека, озабоченного множеством проблем, но в то же время чрезвычайно порядочного. Сначала Гранту показалось, что человек на портрете пристально разглядывает его, однако немного погодя он понял: это не так, мысли Ричарда III витают где-то далеко отсюда.
Уже и Пигалица вернулась за подносом, а Грант все глядел на портрет. Давно ему не было так интересно. В сравнении с открывшимися сейчас глубинами даже Джоконда показалась бы не более чем манекенщицей, рекламирующей готовое платье.
Пигалица увидела нетронутую чашку, провела рукой по остывшему чайнику для заварки и надула губки, словно говоря: «Что, мне делать больше нечего, как зазря таскать подносы с чаем?»
Грант показал ей фотографию. Если бы этот человек лежал у нее в палате, что бы она о нем сказала?
— Печень, — решительно заявило это современное чудо из жесткого крахмала и светлых кудряшек, повернулось и покинуло палату, подчеркнутым перестуком каблучков выражая Гранту свое неудовольствие.
Рассекая воздушные волны, поднятые Пигалицей, вошел добрый и немного легкомысленный хирург. Он несколько минут разглядывал фотографию, потом сказал:
— Полиомиелит.
— Детский паралич? — переспросил Грант и тотчас вспомнил, что у Ричарда III сохла рука.
— Кто это?
— Ричард III.
— Правда? Очень любопытно.
— Вы знаете, что у него высохла рука?
— Да? Нет, не помню. Кажется, он был горбатым.
— И это тоже.
— Зато я помню, что он родился с полным набором зубов и ел живых лягушек. Кажется, я не ошибся в диагнозе.
— Удивительно. А почему именно полиомиелит?
— Если честно, не знаю. Вероятно, из-за выражения лица. Такое всегда бывает у больного ребенка. Но если он родился горбатым, я мог ошибиться. А художник-то вроде горб не нарисовал?
— Да нет. Художники, работавшие при дворе, были людьми тактичными. Только во времена Кромвеля начали писать портреты «со всеми бородавками».
[5]
— Что касается меня, — сказал хирург, привычно осматривая шину на ноге Гранта, — то я считаю, что Кромвель изобрел снобизм шиворот-навыворот, от которого мы все сегодня страдаем. «Я самый обычный человек, самый-самый обычный, во мне нет ничего такого». Заодно нет умения себя вести, соблюдать приличия. — Грант видел, с каким нескрываемым интересом врач ущипнул его палец. — Эта болезнь пострашнее многих. Чудовищное извращение. Кое-где в Штатах доходит до того, что политическая карьера может рухнуть из-за не так повязанного галстука или пиджака не того покроя. Ерундистика. Идеал — когда все на всех похожи. Ну что ж, вроде поправляемся, — заключил он, закончив обследование большого пальца на правой ноге Гранта. — А все-таки любопытно, болел он полиомиелитом или нет? Наверное, болел, судя по руке, — размышлял хирург, не двигаясь с места. — Очень любопытно. Портрет убийцы. Как по-вашему, похож он на убийцу?
— Нет. Знаете, убийства бывают самые разные, но ни один из убийц, которых я помню по собственной практике или по занятиям в архиве, не похож на него.
— Несомненно, он hors concours
[6]
среди своих. К тому же ему были неведомы угрызения совести.
— Да.
— Мне довелось видеть, как его играл Оливье. Он показал захватывающую картину абсолютного зла. Все время балансировал на грани гротеска, но ни разу не оступился.
— Взяв в руки этот портрет, вы не подумали, что перед вами преступник? — спросил Грант.
— Нет, — ответил хирург. — Я подумал: этот человек болен.
— Странно, не правда ли? И я тоже. А потом я прочитал, кто это, и теперь не могу не видеть в нем преступника.
— Мне кажется, злодейство, подобно красоте, не существует без зрителя. Ну, хорошо, я еще загляну к вам на этой неделе. Сильных болей не бывает? — И он ушел, добрый и легкомысленный врачеватель.
Грант никак не мог отложить в сторону фотографию (его самолюбие было всерьез задето: принял за судью одного из самых страшных преступников всех времен, не распознал убийцу под благообразной внешностью) и еще долго упрекал себя за некомпетентность, пока ему не пришло в голову, что принесенная Мартой фотография не что иное, как иллюстрация к очередной исторической загадке.
Но что за тайна связана с Ричардом III?
И Грант вспомнил: Ричард убил своих племянников, но никто не знает как. Они просто исчезли, когда, если он правильно помнит, Ричарда не было в Лондоне. Он послал к ним кого-то. Однако все это одни догадки. Уже при Карле II нашли два скелета под какой-то лестницей и перезахоронили их. Решили, что это и есть принцы, хотя не было никаких доказательств.
