— Речь не о том, чтобы выехать из Клюна, совсем наоборот, если бы я только мог, то забрал бы его с собой. Дело в том, что меня интересует эта история с песками.
Он заметил, что Лаура начинает смотреть на дело с новой точки зрения, и без труда догадался о ходе ее мыслей. Если его больной разум требовал какого-то путешествия, то не следовало сопротивляться. Интерес к неизвестной местности мог оказаться идеальным средством против психического недомогания.
— Ну хорошо, тогда тебе будет нужно расписание поездов. Оно есть в доме, но мы употребляем его чаще всего в качестве ступеньки, чтобы добраться до верхней полки. Как ты догадываешься, оно довольно старое.
— Что касается сообщения с Гебридами, то дата не имеет значения, — произнес Томми. — Расписание поездов Мак-Брайна незыблемо, как законы персов. Как справедливо заметил кто-то, оно имеет шанс продержаться дольше, чем само время.
Грант взял расписание и пошел спать.
Утром он попросил у Томми маленький несессер и упаковал в него все необходимое для недельной поездки. Он всегда любил путешествовать с минимальным багажом и предпочитал поездки в одиночестве путешествиям в обществе даже самых близких ему людей — черта, которая в большой степени способствовала тому, что он все еще оставался неженатым. Грант поймал себя на том, что посвистывает при укладывании вещей в чемодан. А это не случалось с ним с того времени, как он стал пленником своей мании.
Он снова будет на свободе. На свободе! Это была прекрасная мысль.
Лаура обещала отвезти его в Скоон, чтобы он мог сесть на поезд в Обан, но Грахам, который поехал на машине в Моймор, опоздал так, что успеть на поезд было весьма проблематично. Они приехали на вокзал за полминуты до отправления. Задыхающаяся Лаура бросила Гранту пачку газет через окно двинувшегося вагона и закричала:
— Развлекайся получше, дорогой! Морская болезнь отлично влияет на печень.
Грант сидел один в пустом купе в приятном ошеломлении и даже не заметил газет, лежащих рядом.
Он смотрел на пустой, голый пейзаж за окнами, зеленевший по мере приближения к западу. Грант не имел понятия, зачем он едет на Кладда. Со всей определенностью не для того, чтобы найти сведения о «Би-семь». Это было все, что он мог выразить словами. Ему хотелось увидеть эти места, так напоминающие пейзаж из стихотворения. Охваченный сонным блаженством, он думал, рассказал ли «Би-семь» кому-нибудь о своем Рае. Он вспомнил почерк молодого человека и подумал, что, наверное, нет. Таких узких «М» и «Н» человек болтливый написать не мог. Так или иначе, не имело значения, скольким людям он доверил свои дела, поскольку не было возможности связаться с ними. Не может же он дать объявление в газету: «прочитай и откликнись, если тебе это о чем-то говорит».
А почему не может?
Сонливость покинула Гранта, как только он начал рассматривать вопрос с новой точки зрения.
Он думал об этом всю дорогу в Обан.
В Обане он нашел гостиницу, где от собственного имени написал во все лондонские газеты одинаковый текст, объявления, прилагая чек к каждому письму.
Содержание объявления было следующее:
«Пески там поют, и камни ходят, там зверь говорит у стоящих ручьев…» Кто узнает стихотворение, возможно, захочет написать по адресу: А. Грант, до востребования, Моймор, Комришир.
Он не написал только в «Кларион» и «Таймс». Не хотел, чтобы в Клюне подумали, что он уже полностью сошел с ума.
Идя через мол в направлении судна, на котором он должен был переправиться через бурный Минх, Грант подумал:
«Если мне кто-нибудь ответит, что это одна из наиболее известных строк Колриджа, и назовет меня недоучкой, то будет хорошо».
Глава VI
Тяжелые розы, вьющиеся по решетке на бледном фоне ее узора, были тем более внушительны, что обои не только отставали от стены, но вдобавок шевелились под влиянием сквозняка. Неизвестно, откуда брался сквозняк, потому что небольшое окно было плотно закрыто и, вне всякого сомнения, не открывалось с момента строительства здания гостиницы где-то в начале этого века. Подвижное зеркало над туалетным столиком лишь частично выполняло свою роль, хотя оно и поворачивалось на все триста шестьдесят градусов, но в нем почти ничего нельзя было разглядеть. Прошлогодний календарь, сложенный вчетверо, более-менее удерживал зеркало от вращения, но, к сожалению, никак не улучшал его отражающих качеств.
Из четырех ящиков комода открывались только два, третьего нельзя было вытянуть, потому что у него не было ручки, четвертый же просто не хотел открываться. Над черным железным камином висела картина, представляющая полуодетую Венеру, утирающую слезы полураздетому Купидону. «Если бы холод не пробирал меня до мозга костей, то это успешно сделала бы эта картина», — подумал Грант.
Он выглянул через окошко, увидел маленький порт и несколько рыбачьих лодок, серое море, бьющееся о волнорез, густой дождь и вздохнул, вспомнив камин в Клюне. Грант подумал, не спрятаться ли от холода под одеяло, но одного взгляда на постель оказалось достаточно, чтобы отбросить подобную мысль. Матрас был тонкий как блин, а жалкое белое ажурное покрывало только подчеркивало хилость постели. В ногах лежало мастерски сложенное красное хлопчатобумажное одеяло, похожее на мешок для куклы. Самый безвкусный набор медных набалдашников, который Гранту приходилось когда-либо видеть, дополнял убранство кровати.
Гостиница на Кладда. Ворота в Тир-нан-Ог.
Грант опустился на корточки и начал разгребать дымящиеся угли в камине. Но его усилия оказались не слишком эффективными. Грант, охваченный отчаянной злостью, начал изо всей силы дергать шнур звонка. Где-то в стене что-то забренчало, но звонок молчал. Грант вышел в холл, где был слышен свист ветра в щелях дверей, и закричал. Никогда, даже в лучшей своей форме на стадионе, он не пользовался голосом с такой страстью и с таким эффектом. Какое-то молодое женское существо высунулось из внутренних комнат и уставилось на Гранта. У существа было лицо Мадонны и немного короткие ноги.
— Это вы кричали? — спросила она.
— Нет, не кричал. То, что вы слышали, был стук зубов. В моей стране огонь в камине служит для обогревания комнаты, а не для сожжения кухонных отходов.
Она смотрела на него еще с минуту, как бы переводя его слова на более понятный язык, а потом подошла к камину.
— Ох, батюшки, — сказала она. — Ничего из этого не выйдет, подождите, сейчас я принесу немного углей.
Она вернулась через минуту, неся в совке, наверное, весь огонь из кухни, и бросила его в камин.
— Я приготовлю вам горячий чай. Господин Тодд пошел в порт посмотреть, что привезли, скоро он будет здесь.
Она сказала это утешительным тоном, как будто уже само присутствие владельца должно стать чем-то согревающим. Грант принял ее слова как форму извинения за отсутствие официального приема со стороны хозяина гостиницы.
