Открыв дверь, чтобы спуститься вниз, он увидел на лестничной площадке Джейкоба Сэча с девочкой лет трех-четырех на руках. Тот явно подслушивал — в глазах его стояли слезы, которые он даже не позаботился вытереть. Но что поразило Кида еще больше — Лиззи Сэч была копией своей матери. «Господи, только бы это сходство не шло дальше внешнего».
— Спускайтесь, пожалуйста, вниз, сэр, — сказал Кид. — Я через минуту подойду к вам.
Для тщательного обыска дома понадобится несколько часов, но к тому времени как спустился к Джейкобу Сэчу, Кид уже увидел достаточно, чтобы оценить размеры бизнеса его жены. В доме обнаружили более трехсот детских вещиц, сшитых скорее всего матерями младенцев, которые и понятия не имели, на сколь малый срок эти вещи понадобятся. Кид нашел оставшихся членов семьи на кухне: Джейкоб Сэч сидел за столом, сгорбившись над нетронутой чашкой чая, а на полу, рядом с двумя детьми, одному из которых было года два или три, находилась молодая темноволосая женщина и безуспешно пыталась их развлечь. Увидев Кида, женщина поднялась, чтобы уйти, но он жестом остановил ее.
— Мисс?..
— Эдвардс. Нора Эдвардс.
— Вы работаете здесь?
— Верно.
— Мисс Эдвардс, позвольте спросить вас, сколько времени вы уже проживаете в этом доме?
— С июля прошлого года… но не здесь, а с миссис Сэч. Она жила тогда на Стэнли-роуд.
— И вы переехали сюда вместе с ней?
— Да, с ее семьей.
Женщина держалась весьма настороженно, и Кид подумал: интересно, что именно она знает о деятельности Амелии Сэч? Трудно было поверить, что, прожив с этой семьей больше года, она ничего не ведала о том, кто сюда поступает и куда отсюда уходит.
— Вы пришли к миссис Сэч по объявлению о работе?
— По объявлению, но не о работе.
— А по какому же тогда?
— Я пришла к ней рожать. — Женщина кивком указала на младшую девочку.
— И вашу дочку вам помогла родить миссис Сэч?
— Да, она сама за мной ухаживала. Салли родилась в прошлом сентябре.
— Что же произошло после рождения вашей дочери?
Эдвардс смутилась.
— Миссис Сэч спросила меня, что я намерена делать, и я ответила, что не знаю. Тогда она сказала, что есть одна женщина в Болкоме, которая за двенадцать фунтов удочерит Салли. Но я не хотела расставаться с дочерью, и я ей так и сказала.
— А миссис Сэч стала возражать?
— Она сказала, что у женщины уже готова для нее кроватка и что новая мать будет хорошо за ней ухаживать, но я не могла на это решиться.
— И все же вы у нее остались?
— Да, поначалу я платила миссис Сэч пятнадцать шиллингов в неделю, но потом она предложила мне проживание в обмен на работу.
— И миссис Сэч больше не возвращалась к вопросу об удочерении?
— Нет, больше не возвращалась. Она хорошо относится к нам обеим, и наши дети вместе играют. Да вы и сами видите.
Кид бросил взгляд на детей: угрюмое выражение лица Лиззи и близкое к истерике состояние младшей девочки не слишком сочетались с утверждениями Норы Эдвардс.
— И в чем же заключаются ваши обязанности?
— Да они самые обычные — убираю, немного готовлю, исполняю всякие мелкие поручения.
— А вы здесь встречали женщину по фамилии Уолтерс?
Он описал Энни Уолтерс, и Нора Эдвардс кивнула:
— Я видела похожую женщину, но ее фамилия была Лэминг. Я видела ее и тут, и в доме на Стэнли-роуд. Она обычно приходила, когда в доме рождался ребенок. Миссис Сэч посылала ей телеграмму.
— А между ними были какие-нибудь денежные отношения?
Нора бросила тревожный взгляд на Джейкоба Сэча:
— Были.
— А миссис Сэч когда-нибудь говорила вам что-либо о миссис Уолтерс?
— Она велела мне не говорить матерям, что она уносит их детей.
— А скольких детей миссис Уолтерс забрала отсюда за то время, что вы здесь?
— Я не помню. Я не считала.
— Пожалуйста, мисс Эдвардс, хотя бы приблизительно.
— Примерно восемь, я думаю. И как-то раз миссис Сэч попросила меня отнести ребенка и три фунта миссис Лэминг, то есть миссис Уолтерс, в Плейстоу.
— Спасибо, мисс Эдвардс.
Нора подняла с пола свою дочь и прижала к себе. Кид не отводил от нее взгляда.
— Миссис Уолтерс когда-нибудь говорила с вами о вашей дочери?
— Говорила, инспектор, и не один раз. Она говорила, что я сделала большую глупость, оставив ее.
После ухода полиции в доме наступила невыносимая тишина. Джейкоб сидел на кухне, снова и снова перебирая в уме вопросы, которые ему задавали о его жене, пытаясь совместить образ женщины, недавно уведенной из этого дома, и женщины, на которой он женился, но все его попытки были тщетны. Джейкоб налил себе еще стакан рома и понес его на задний двор. Ему отчаянно хотелось вырваться из этой комнаты, в которой он теперь чувствовал себя как в камере вроде той, где сейчас, по его представлению, находилась Амелия. «Она уже призналась? Или она и вправду верит, что невиновна?»
Он услышал шум у задней двери и, обернувшись, увидел Нору с его дочерью на руках. Свет из кухни упал девочке на каштановые волосы, и она напомнила ему Амелию в молодости. Вид этого невинного ребенка пронзил Джейкоба нестерпимым укором за все его провалы и неудачи.
— Забери ее, — боясь даже пошевелиться, тихо сказал он.
— Но, Джейкоб, девочка просится к тебе. Не отыгрывайся на ней, она ведь ни в чем не виновата.
— Я же сказал: забери ее! — заорал он и швырнул стакан в сторону двери.
Стакан ударился о стену и разбился. Нора в ужасе посмотрела на Джейкоба и, прижимая к себе ребенка, кинулась за дверь.
ГЛАВА 7
Джозефина обычно завтракала у себя в комнате, но в этом ограниченном пространстве во время долгой бессонной ночи переданный Мартой конверт настолько психологически довлел над ней, что она решила отправиться в столовую клуба, где если ее и втянут в беседу, то по крайней мере совершенно бессодержательную.
Столовая находилась в самом центре архитектурного ансамбля, на одинаковом расстоянии от «Клуба Каудрей» и колледжа медсестер, легко досягаемая с обеих сторон. Завтрак был выложен на столах вдоль одной из стен столовой, и Джозефина, приподняв крышку посудины с идеально пожаренными сосисками, вдруг поняла, что, кроме кофе, ей сейчас ничего больше не одолеть. Она села за столик в углу, наслаждаясь покоем и гармонией этой изумительно спланированной комнаты. Стены были отделаны дубовыми панелями, также дубовый густо-коричневый пол покрыт лаком, а высокий потолок поддерживали невероятной красоты, с точеными капителями коринфские колоны и пилястры. Дерево придавало комнате теплый осенний тон, который притягательным контрастом выделялся на фоне доминировавшей во всем здании бледно-кремовой эмалевой краски. Яркий свет струился из высоких окон и стеклянного купола, освещая главные украшения комнаты: четыре овальных портрета, по одному на каждой стене: виконта и виконтессы Каудрей, Флоренс Найтингейл и Эдит Кэвелл,
[5]
— постоянно напоминая присутствующим, где бы они ни сидели, что основатели этого заведения имели прямое отношение к медицинской профессии.
