— Я знаю, что вы оба думаете, — сказала она, провожая их до двери. — Думаете, что я не так расстроена, как в моем положении надо бы. Не потрясена. Но мне скорбь не по карману. Чем я теперь заменю ее получку? Я даже не знаю, на что их похоронить.
Пенроуз знал, что его слова покажутся пустыми, но все равно произнес их:
— Если мы можем вам хоть чем-то помочь, вы знаете, как с нами связаться.
Спускаясь по лестнице, Фоллоуфилд сказал:
— Люси Питерс, сэр, работает в «Клубе Каудрей». Горничной.
— Вот как? Тогда понятно, откуда у Марджори взялась та рамка, что мы нашли у нее в кармане. Они, наверное, договорились: Люси ворует вещи в клубе, а Марджори продает их. А некоторые женщины на снимке…
— …получили те самые письма и видели Марджори в день ее смерти. Я это подметил. Вы думаете, здесь есть какая-то связь? Может быть, письма послала Марджори?
— Я тоже об этом подумал. Билл, нам пора нанести визит в «Клуб Каудрей», но перед этим я хотел бы заехать в Ярд и попробовать поймать Спилсбери. У него уже, наверное, кое-что есть для нас, и мы по крайней мере будем знать, с чем имеем дело.
— Что вы думаете о ее матери?
Пенроуз, прежде чем ответить, на минуту задумался.
— Я думаю, Билл, жизнь выбила из нее все, что только можно, а то, что в ней осталось, невозможно ни любить, ни ненавидеть. Эти смерти, с одной стороны, принесли ей облегчение, а с другой — сделали ее жизнь еще труднее. Однако мне хотелось бы услышать об этой семье еще чье-нибудь мнение. Интересно, та женщина, что впустила нас в дом, все еще там?
Они нашли ее на заднем дворе, где она разбирала на части старые деревянные ящики. Услышав их шаги, женщина подняла голову. И тут же к ней подошла девочка лет десяти. На рахитичных ножках, бледная — очевидно, от долгих часов, проведенных в сырой, холодной комнате, — она встала позади матери и смущенно уставилась на них обоих.
Не вдаваясь в подробности, Пенроуз объяснил женщине, что привело их в Канаву.
— По мне, так этой несчастной суке без этой парочки еще и лучше, — сказала соседка. — Джо Бейкер был лентяй, эгоист и ублюдок, а Марджори точно кошачьего дерьма объелась — нацепит дешевых побрякушек, намажется и воображает, будто она какая-нибудь Джоан Кроуфорд.
[9]
— Мы слышали, что Марджори часто ссорилась со своим отцом.
— И с матерью тоже. Поверьте мне, нет ничего хуже, когда две женщины сцепятся друг с другом. Уж мы-то знаем, что делать.
— Вы хотите сказать, они физически нападали друг на друга? — с интересом спросил Пенроуз.
— Если вы спрашиваете, колошматили они друг друга или нет, так я отвечу вам: колошматили. Помню, недавно Марджори пришла домой в новой кофте и новой юбке — Богу только известно, сколько она за них заплатила. Но она в них и в дом не успела войти, как Мария выскочила на улицу и стала их рвать прямо на ней. Потом она мне сказала, что сделала это потому, что Марджори скрывала, сколько денег на самом деле зарабатывает, и тратила их на себя, а не на семью. Но дело тут не столько в деньгах — это была зависть. К тому времени как Мария разодрала ту одежку, ей уже была грош цена, а если бы она набросилась на девчонку из-за денег, то могла бы узнать, сколько шмотки стоят и отнести их в заклад.
Пенроуз заметил, как Фоллоуфилд поднял брови, и подумал, что он сам удивлен ничуть не меньше. За последние тридцать лет жизнь женщин переменилась существенней, чем когда-либо прежде, и Мария Бейкер, конечно же, завидовала Марджори. Но в такого рода борьбе между матерью и дочерью было больше горечи и жестокости, чем в обычной неприязни женщины одного поколения к женщине другого за предоставленные той возможности.
— Вы не знаете, прошлым вечером миссис Бейкер была дома?
— Конечно, была, — не колеблясь ответила соседка. — Я пару раз к ней поднималась.
Она явно лгала, но Пенроуз не видел никакого смысла сейчас ее обличать.
— Благодарю вас, — сказал он, едва сдерживая сарказм. — Вы нам очень помогли.
Когда они подошли к машине, то обнаружили на ее боку, с водительской стороны, длинную глубокую царапину. Фоллоуфилд отпустил по этому поводу несколько смачных выражений, а несколько человек на другой стороне улицы насмешливо их разглядывали. Пенроуз открыл дверцу и, садясь в машину, вдруг почувствовал, будто вся его одежда пропитана грязью и смрадом.
Мария Бейкер сидела на кровати еще долго после того, как ушли полицейские, боясь поверить, что всему этому наступил конец: тень дома в Финчли, что как саваном окутывала ее жизнь с Джо, без конца разводя их и снова сталкивая вместе, теперь, с его смертью, наконец отступила; воспоминания и позор, гнавшиеся за ними по следу, куда бы они ни перебирались, уже больше не причинят ей боль.
Мария встала и положила журнал назад к стопке газет возле печи. Наклонившись, она заметила на газете, оставленной вчера мужем, дату «22 ноября» и вспомнила, что завтра ее день рождения. Прошло почти ровно тридцать три года с тех пор, как начался этот кошмар, и сейчас, в пятьдесят один, ей предлагалось начать все сначала. Пытаясь вспомнить, какой она была в прежние времена, Мария медленно направилась к детской кроватке и вдруг принялась хохотать как безумная, в то время как ребенок не сводил с нее изумленных глаз, пока хохот этот не перешел в плач.
Когда Пенроуз и Фоллоуфилд прибыли в Ярд, на столе у Арчи никаких докладов от Спилсбери не было.
— Надо бы ему позвонить, — неохотно предложил Биллу Пенроуз.
Спилсбери терпеть не мог, когда его беспокоили. Единственное, что выводило из себя уравновешенного патологоанатома, — это звонки инспекторов, торопивших его с результатами.
— Уж лучше вы, чем я, — сказал Фоллоуфилд. — А я займусь «Клубом Каудрей», ладно? Скажу мисс Бэннерман, что придем к ним с визитом.
— Хорошо. А кто еще из клуба был на той фотографии?
Фоллоуфилд посмотрел в свои записи.
— Мириам Шарп, она президент колледжа, сэр, и мисс Бэннерман сказала мне, что та не слишком радуется этому гала-бизнесу, хотя на публике ей приходится с ним мириться. У меня такое впечатление, что она и мисс Бэннерман не очень-то ладят. А еще там леди Эшби, Мэри Сайз, Сильвия Тимпсон — это, сэр, администраторша.
— Вы с ней познакомились?
— Познакомился. Этакая колючка и воображает из себя большого начальника. Ну, вы таких, наверное, встречали.
— Чаще, чем хотелось бы. Ладно, остальное о них расскажете по дороге. Если повезет, то для начала сможем поговорить с Бэннерман, Шарп и Тимпсон, а может, еще и с Люси Питерс, если та работает в субботу. Сомневаюсь, что остальные две будут на месте в это время суток, так что разузнайте, как нам разыскать леди Эшби. А Мэри Сайз я бы лучше повидал, заехав в тюрьму. Билл, вы могли бы это устроить? Нам нужны копии тюремных отчетов о Марджори, и, пока мы там будем, думаю, стоит посмотреть и на записи о Питерс. Объясните мисс Бэннерман, с кем мы хотим поговорить, но не вдавайтесь в подробности. Пусть думает, что речь идет о тех, других делах.
