И в этом он был прав. Пенроуз и сам поначалу сомневался в своей гипотезе, но в беседах с Селией Бэннерман подметил и свойственные ей фанатичность, и безапелляционную уверенность в собственной правоте, которые порой стирают границы между добром и злом. Очевидно, по ее представлению, борьба за добро оправдывала творимое ею при этом зло. Однако главный констебль был вовсе не расположен вникать в тонкости человеческой натуры, так что Пенроузу пришлось вернуться к реальным фактам.
— В комнате Люси я нашел открытки. Они с Марджори явно ездили повидать Этель Стьюк, и хозяйка местной чайной это подтвердила.
И хорошо, что подтвердила, поскольку чудесных доказательств, которые он надеялся найти в фотокамере Люси, там не оказалось: на пленку было заснято лишь загородное путешествие двух девушек — болезненно грустное в свете последующих событий, но не более того.
— Денек, проведенный за городом, и кое-какие сплетни вряд ли повод для ареста.
Даже Пенроуз понимал неубедительность своих доводов и тем не менее продолжал настаивать.
— Сами по себе они, наверное, недостаточны, но вкупе с ложью Селии Бэннерман и тем фактом, что во время якобы несчастного случая с Люси она оказалась поблизости, я считаю, что у нас хватает обвинительного материала.
— А у Бэннерман была какая-то связь с Марджори Бейкер помимо того, что девушка шила ей платье?
— Нет, но у ее отца…
— И у Бэннерман есть алиби?
— Частичное алиби.
— Но у вас нет никаких доказательств того, что Бэннерман была в день убийства на месте преступления после половины третьего пополудни? И она охотно признается в том, что была там до этого?
— Доказательств нет, но ее былые отношения с семьей…
— И это практически все, Пенроуз, — былые отношения. А как насчет матери этой девушки? Может, я ошибаюсь, считая, что у нее нет алиби, что Марджори была не в ладах со своей семьей и что мать дралась с дочерью прямо на улице? Или вы упомянули об этом в вашем докладе для красного словца?
— Разумеется, нет, сэр.
— Тогда предлагаю вам сосредоточиться на том, кто уже находится в наших руках, и добиться каких-то результатов, пока всякие доброжелатели благотворительных организаций не начали нас обвинять в том, что мы содержим несчастных неимущих людей под стражей без всякого серьезного повода.
— После моего возвращения из Уолберсуика, сэр, я еще раз допросил Нору Эдвардс.
Пенроуз не стал рассказывать, что его вопросы в основном касались Элеонор Вейл и Селии Бэннерман и что ответы на них ничего не прояснили. Если Джейкоб Сэч и Марджори знали что-то об отношениях между этими женщинами, то ни с кем больше из членов семьи своими сведениями не поделились. Фоллоуфилду так пока и не удалось установить твердое алиби для Норы Эдвардс, но Пенроуза это ничуть не смущало. После их беседы он повел Нору для официального опознания тела Марджори, и у него не осталось ни малейшего сомнения в том, что горе, проявленное ею, совершенно неподдельно. Эдвардс гладила искалеченные губы Марджори с нежностью, которую вряд ли проявляла к ней при ее жизни, но раскаяния в том, что она убила свою дочь, не было и в помине.
— По правде говоря, у нас нет никаких причин ее арестовывать, — как можно более сдержанным тоном сказал Пенроуз. — Я не думаю, что убийство совершила она.
— Но вы этого не знаете. Вы, Пенроуз, похоже, неправильно меня поняли. Я попросил вас заняться «Клубом Каудрей» из-за анонимных писем и потока мелких краж, но не просил вас заниматься расследованием личной жизни его членов, и в частности секретаря этого клуба.
— Я думаю, что данные события между собой связаны. — Это была полуправда. Он соглашался с Фоллоуфилдом, что злобные письма послала обозленная своей несложившейся карьерой Сильвия Тимпсон, однако Бэннерман могла получить угрожающее письмо из другого источника. — В пятницу утром Марджори доставила в клуб два письма, и только одно из них было от моих кузин — я это точно выяснил. Думаю, что второе письмо Марджори написала сама и в нем бросила вызов Селии Бэннерман…
— Вы можете это доказать?
— Пока нет, сэр, но вполне разумно предположить…
— Когда занимаешься таким щекотливым делом, разумнее ничего не предполагать. Господи, я надеюсь, у вас хватило ума ни с кем не делиться вашими предположениями. Когда я поручил вам это дело, то велел вести себя деликатно и осмотрительно.
— Если говорить по справедливости, сэр, мы тогда еще не расследовали эти два убийства. А когда в расследование оказывается замешанной смерть, порой не до деликатности и даже не до осмотрительности.
Пенроуз знал, что переступает границу — главный констебль на дух не переносил сарказм, особенно в делах с политической подоплекой.
— Может, мне следует напомнить вам, инспектор, что убийства, на которые вы намекаете, случились в полумиле от клуба, совсем в другом помещении? — Слово «инспектор» он произнес тоном, из которого явствовало, что звание это не вечно и его можно лишиться в любую минуту. — Этим помещением, кстати, владеет ваша семья. Так что мне, пожалуй, следует отстранить вас от этого дела. Тот факт, что одна из жертв была работницей ваших кузин, ведет к совершенно очевидному конфликту интересов.
Это замечание не стоило даже того, чтобы на него отвечать, и Пенроуз просто его проигнорировал. Он знал себе цену, отношение к нему в Ярде. И прекрасно сознавал: для того чтобы шеф действительно подверг сомнению его честность, нужна причина гораздо более основательная.
— Но Люси Питерс была не в полумиле от клуба. — Пенроуз постоянно справлялся о ее состоянии у Мириам Шарп, и никакого видимого улучшения пока не наблюдалось. Ей, вероятно, удалось пережить раннюю, самую опасную стадию травмы, но, как ему вчера объяснила Шарп, девушке предстояло еще много что пережить. — Люси была жива и здорова, и случилось с ней все это в «Клубе Каудрей».
— Она упала на лестнице. Я согласен, положение трагичное, однако такое случается.
— Но представьте, сэр, хоть на минуту, что я прав. Тогда Люси Питерс в опасности, потому что убийца наверняка предпримет новую попытку. — Пенроуз старался избегать упоминания Бэннерман: сердить шефа было вовсе не в его интересах. — Неужели нам нужен этот риск? Смерть молодой женщины из-за нашей неосмотрительности вызовет настоящий скандал.
— Вы ведь поставили круглосуточного дежурного возле ее двери?
— Конечно, поставил.
— Тогда я не понимаю, что вас волнует.
«Если бы шеф столкнулся с Селией Бэннерман в комнате Люси и увидел, каким страхом полны были ее глаза, — подумал Пенроуз. — А ведь ее отчаяние будет расти с каждым прожитым девушкой днем».
— Слушайте, я понимаю, о чем вы говорите. И я обычно восхищаюсь вашим рвением, — о чем вы хорошо знаете.
Пенроуз, сжав зубы, выслушал это снисходительное замечание, сознавая, что на данную минуту сражаться дальше бесполезно.
