В ужасе, плача, Триша отвернулась, посмотрела на ручей. И
выяснила для себя, что может шевелиться, если не смотрит на осоголового
священника. Немного, но может. Она подняла руки, вытерла слезы, вновь
посмотрела на полянку:
– Я тебе не верю! Я тебе…
Осоголовый священник исчез. И два его спутника в белых
сутанах тоже. Лишь бабочки танцевали над полянкой на другом берегу ручья,
восемь или девять вместо прежних трех, все разноцветные: две белые и черная
куда-то улетели. И свет изменился, окрасился в оранжевые тона. Прошло, как
минимум, два часа. Может, и три. Значит, она спала. «Так это был сон», – как
говорилось во многих сказках… но Триша хоть и пыталась, не могла вспомнить, как
она засыпала, не могла вспомнить разрыва в потоке сознания. Да и по ощущениям
это был не сон.
И тут в голову Трише пришла новая мысль, пугающая и
успокаивающая одновременно: может, от орешков и ягод она не только наелась, но
и заторчала? Она же знала, что от некоторых грибов можно заторчать, что
некоторые ее знакомые именно для этого их и ели. А если можно заторчать от
грибов, почему ягоды митчеллы не могут дать того же эффекта?
– Или листья, – добавила Триша вслух. – Может, все дело в
листьях. Готова спорить, что так оно и есть. Ладно, больше никаких листьев,
пусть и очень вкусных.
Триша поднялась, скривилась от боли, вызванной спазмами в
животе. Потом громко пукнула, и боль сразу отпустила. Девочка подошла к ручью,
нашла пару больших камней, бросила в воду, по ним перебралась на
противоположный берег. Самочувствие у нее разительно изменилось. Сил заметно
прибавилось, усталость не туманила голову. Однако воспоминания об осоголовом
священнике не давали ей покоя, и она знала, что к ночи ее тревога только
усилится. Если она не возьмет себя в руки, подумала Триша, то под каждым кустом
ей будут чудиться всякие ужасы. А вот если она докажет себе, что это была
галлюцинация, вызванная съеденными листьями митчеллы или непривычной для ее
организма водой…
Ступив на маленькую полянку, Триша занервничала, совсем как
глупая девочка в каком-то фильме, которая вошла в дом психопата и спросила:
«Есть тут кто-нибудь?» Она посмотрела на другой берег, тут же почувствовала,
что за ней наблюдают с этой стороны, так быстро повернулась, что едва не упала.
Никого не увидела. Естественно, кого она могла увидеть в глухом лесу?
– До чего же ты бестолковая, – сказала себе Триша, но
ощущение, что за ней наблюдают, вернулось, более того, усилилось. Бог
Заблудившихся, как сказал осоголовый священник. Он следит за тобой, он ждет
тебя. Осоголовый священник говорил что-то еще, но запомнила она только это:
следит за тобой, ждет тебя.
Триша подошла к тому месту, где, по ее разумению, стояли
трое в сутанах, поискала хоть какие-то следы. Ничего не обнаружила. Опустилась
на одно колено, пригляделась повнимательнее. Тот же результат: ничего. Разве
что чуть взбитые в одном месте сосновые иголки. След? Едва ли, Триша поднялась,
повернулась к ручью, и тут ее взгляд ухватил в чаще леса справа от себя что-то
необычное.
Она вошла в лес, в полумрак, где тоненькие стволы молодых
деревьев тянулись вверх, борясь друг с другом за пространство и свет. Тут и там
белели стволы берез. На одном темнело пятно, которое и заметила Триша. Девочка
испуганно оглянулась, не заметила ничего подозрительного, направилась к березе.
Сердце выскакивало из груди, разум кричал криком: остановись, что ты делаешь,
не ходи туда, дура, кретинка, идиотка, но Триша не остановилась, не повернула
назад.
У подножия березы лежали окровавленные внутренности, такие
свежие, что на них слетелись лишь несколько мух. Вчера от одного только вида
внутренностей к горлу тут же подкатила бы тошнота, ей пришлось бы изо всех сил
бороться с позывами на рвоту, но сегодня многое изменилось, и она сама, и ее
жизнь, и окружающий мир. Никакой тошноты, никаких позывов, никакого желания
отвернуться или по меньшей мере отвести взгляд. Вместо этого внутри все
онемело. И Триша не могла сказать, лучше это или хуже.
На кусте, растущем рядом с березой, завис клок коричневого
меха с белыми пятнышками. Триша поняла, что и внутренности, и клок принадлежали
олененку, одному из двух, которых она видела в буковой рощице. А чуть дальше,
там, где полумрак еще более сгущался, переходя в ночь, она увидела ольху с
прочерченными на коре глубокими полосами от когтей. Полосы эти находились
высоко над землей, дотянуться до них мог только очень высокий человек. Но Триша
не верила, что оставил их человек.
Он следил за тобой. Да, следил раньше и следит сейчас, в
этот самый момент. Триша чувствовала, как чей-то взгляд ползает по ней, словно
какие-то маленькие насекомые. Три священника ей, возможно, приснились или
привиделись, но вот внутренности олененка или царапины на ольхе – никакая не
галлюцинация, она видела их наяву. И чей-то взгляд, который она чувствовала на
себе, – тоже не галлюцинация.
Тяжело дыша, оглядываясь по сторонам, Триша попятилась к
ручью, ожидая, что из чащи вот-вот появится Бог Заблудившихся. Выбравшись из
кустов, она продолжала пятиться, пока не добралась до берега. Только там
развернулась и запрыгала по камням, перебираясь на противоположный берег. Ее
по-прежнему терзал страх: а вдруг он выскочит следом за ней, ощетинившийся
клыками, когтями, жалами. На втором камне поскользнулась, едва не свалилась в
воду, но в последний момент удержала равновесие и через несколько мгновений уже
выбралась на берег. Повернулась, посмотрела на полянку. Никого. Улетело и
большинство бабочек. Одна или две остались, провожая день.
Пожалуй, и ей следовало провести здесь ночь, рядом с кустами
митчеллы и полянкой с буковыми орешками, но она боялась, что священники
появятся вновь. Возможно, они ей только приснились, но один, в черной сутане,
напугал ее до полусмерти. Опять же, не следовало забывать про задранного
олененка. Мухи уже налетели, она слышала их жужжание.
Триша открыла рюкзак, набрала горсть ягод, посмотрела на
них, лежащих в сложенной лодочкой ладони.
– Спасибо вам. Знайте, что ничего лучше вас есть мне не
доводилось.
И пошла вдоль ручья, щелкая и жуя орешки. Какое-то время
спустя начала петь, сначала тихонько, потом во весь голос:
– Крепче обними меня… чтоб я почувствовал тебя…
Вот так.
А день все угасал, плавно перетекая в ночь.
Первая половина седьмого иннинга
Сумерки сгущались. Триша вышла на открытый скалистый обрыв,
нависший над небольшой, уже погрузившейся во тьму долиной. Триша оглядела ее, в
надежде увидеть огни. Тщетно. Где-то закричала гагара. В ответ каркнула ворона.
И все.
Триша огляделась, увидела несколько низких каменных
выступов, между которыми ветром намело кучки сосновых иголок. Отнесла рюкзак к
одному из них, прогулялась к ближайшим молодым сосенкам, наломала веток, чтобы
соорудить из них матрац. Она понимала, что кровать будет не из лучших, но где
взять другую? Ночь принесла с собой уже знакомые чувства одиночества и тоски по
дому. Зато ужаса она не испытывала. Ощущение, что за ней наблюдают, исчезло.
Если какой-то зверь и следил за ней из лесу, то теперь он ушел по своим делам,
оставив ее в покое.
