— Прямо руль! — жестко скомандовал Вахтанг. «Если торпеда ударит в эсминец, — лихорадочно, но твердо рассудил он, — погибнет целая сотня здоровых парней…»
— Есть, прямо руль, — бесстрастно отозвался рулевой.
Старший лейтенант свесился с мостика, посмотрев на матросов. Они, как и он, понимали, что «Летучему» не успеть отвернуть от торпеды, которая быстро подбегала к нему.
«…А так, — додумал Вахтанг свою мысль, — так погибнет только один человек…»
И, выхватив штурвал из рук рулевого, он заорал во всю силу своих легких:
— В воду… прыгать в воду!.. За борт, за борт! Все до одного…
Матросы, догадываясь о том, что задумал их командир, не двигались, продолжая стоять на палубе.
— Я кому сказал?.. За борт!..
Похватав капковые бушлаты, катерники на полном ходу попрыгали через поручни, закачались на волнах их головы. Все это произошло мгновенно, торпеда только приближалась к эсминцу, а сам эсминец еще только начал разворачиваться, стараясь избежать попадания.
Но Вахтанг уже направил свой МО-216 прямо наперерез торпеде. Он принимал ее на себя.
Узкая пенистая дорожка быстро неслась к борту катера. Когда она приблизится совсем, он еще какое-то мгновение будет жить, а потом…
Только бы скорее — ждать невозможно…
Чья-то тяжелая рука легла ему на плечо. Перед ним, сурово сдвинув брови и придерживая срываемую ветром мичманку, стоял Иван Чугунов.
— Боцман?
— Я, командир…
— Зачем остался?
— А вам одному-то… Вместе жили-воевали… вместе водку пили. Так и погибать надо вместе.
Они крепко обняли друг друга, и теперь две руки держали штурвал. Секунда… две… три…
— Все!..
И они услышали в самый последний момент, как торпеда ткнулась в днище МО-216.
Лейтенант Пеклеванный, стоявший на мостике эсминца, видел все. Видел и атаку немецких катеров, и торпеду, выпущенную в «Летучего», и двух людей — офицера и матроса, что стояли за штурвалом «охотника», крепко обнявшись, словно родные братья. Когда катер и торпеда уже были готовы встретиться, он плотно зажмурил глаза, и только грохот, вязко ударившись в барабанные перепонки, отметил в сознании, что двое, обнявшись за штурвалом, приняли смерть.
Все это, начиная с того момента, как была отбита атака торпедных катеров, длилось краткие мгновения, и когда Пеклеванный открыл глаза, то поднятая взрывом мачта «охотника» еще вращалась в воздухе.
— Снять шапки! — неожиданно хрипло, словно ему хотелось давно прокашляться, крикнул капитан третьего ранга Бекетов. — Стой смирно!..
Так и стоял Пеклеванный, и снег падал на его непокрытые волосы. Рядом застыли сигнальщики — ветер играл в их руках лентами бескозырок. Под печальное пение корабельного горна медленно приспускалось вниз, отдавая последние почести павшим, огромное полотнище Военно-морского флага…
Звякнул машинный телеграф, приказывая в машины увеличить число оборотов. Резко отбрасывая форштевнем зеленые волны, «Летучий» направился подбирать матросов «двести шестнадцатого».
— Лейтенант Пеклеванный!
— Есть, товарищ капитан третьего ранга!
— Возглавьте боцманскую команду, — приказал Бекетов, — будете руководить спасением людей.
Съезжая для быстроты на одних отполированных поручнях, почти не касаясь ногами ступенек, Артем спустился по трапам мостика на палубу и прыгнул в шлюпку.
Катерники плавали невдалеке, сильные поддерживали более слабых. Спокойно и молча следили они за подходящими шлюпками.
— Давайте руки, — сказал Пеклеванный, когда матросы оказались уже у самого борта.
Некоторые из спасенных были контужены во время торпедного взрыва мощным «водяным молотом», — ноги не держали их. Многие из них, видевшие до конца гибель своего МО-216, плакали и не стыдились своих слез. Другие хмуро отвечали на расспросы, словно огрызались:
— Кто те двое?
— Боцман и командир.
— Как звали вашего командира?
— Беридзе. Из грузинов он…
Что-то тяжелое стукнулось о днище эсминца, когда он проходил над местом гибели «охотника». Все закричали, заволновались. Даже контуженные привставали с носилок, всматриваясь в бегущие на уровне палубы гребни водяных валов. И только около кормы выбросило винтами обломок рубки «двести шестнадцатого», о который стукнулся днищем эсминец.
— Здесь, здесь! — засуетились матросы, перегибаясь за борт, словно еще надеялись отыскать погибших.
Прозвенел сигнал: команде стоять по местам. Пеклеванный поднялся на мостик. Корабли, выстроившись в кильватер, снова ложились на артиллерийский галс. Над морем протяжно загудели сигнальные ревуны, и залпы чередовались с напряженными паузами, когда слышались только лязги орудийных замков, шипение компрессоров и четкие команды старшин:
— Заряжай… Отходи… Залп!..
Заблудившийся взвод
Где-то вблизи ухнуло со скрежетом и свистом. Сквозь потолочные балки посыпалась земля. Из печурки весь огонь выбросило на пол. Землянка, сотрясаемая разрывами, прыгала, ходила ходуном, засыпала солдат душной торфяной пылью.
— Русские миноносцы снова решили проверить нас на эластичность…
— И — на разрыв! — закончил Вальдер, пытаясь шуткой скрыть страх, отчаянно терзавший его.
Новая серия взрывов. Потолок осел книзу, кого-то ударило балкой по плечу.
Один егерь, вжавшись в угол, с непонятной яростью, точно ему доставляло удовольствие, нашептывал:
— Лапланд-армия разрезана. Русские танки и матросы идут на Петсамо. Кариквайвиш обложен со всех сторон. Скоро русские возьмут Луостари, и тогда…
— Мы не сдадим Никель! — запальчиво крикнул из другого угла Франц Яунзен и пополз на четвереньках вдоль стены, кашляя от едкого дыма.
— Верно! — поддержал его лейтенант Вальдер. — Никель останется за нами…
«Два щенка, — грустно ухмыльнулся Пауль Нишец, — два нацистских щенка, один подлаивает другому…»
Снова загрохотало, земля тяжко содрогнулась, из стены землянки с тихим журчанием забил родничок. Солдаты уже задыхались в темноте и пыли, но никто не решался выйти наверх. Пусть уж лучше этот земляной, грозно нависший свод блиндажа, чем видеть над собой чистое звездное небо, с которого сыплются русские снаряды.
Новая партия снарядов, выпущенных русскими кораблями, обрушилась совсем рядом. Кто-то громко ляскнул зубами. Один раз, другой, третий… Потом затих: видно, закусил рукав шинели. Но все же трясся телом, и эта дрожь, передававшаяся Нишецу, вывела его из терпения. Он стукнул кулаком по трусливо дрожавшей спине, но солдат, приняв удар, смолчал. В другом углу кто-то чиркнул зажигалку, поджег телефонный шнур. Резиновая обмотка шнура зачадила едкой вонью, тусклое желтое пламя осветило землянку, и ефрейтор разглядел того, кого ударил.
