Сама студия небольшая, и помимо кухоньки в правом углу и находящейся рядом уборной — также чистой, ведь я не использую ее по назначению — там стоит огромная, занимающая большую часть комнаты кровать с черными простынями, черным одеялом и множеством черных подушек. На полу лежит огромный толстый черный ковер.
— Большая кроватка, — говорит Фрэнни, глядя на черную груду посреди комнаты. Наши взгляды встречаются, и девушка покрывается румянцем.
— Ага, — соглашаюсь я, — И очень удобная.
Фрэнни утыкается глазами в пол, затем снова смотрит на меня, прежде чем приступить к изучению остального пространства, старательно избегая кровати. Делает круг по студии, останавливается рядом с кухней и переводит взгляд на три гравюры Доре к «Аду» Данте, изображающие различные уровни, и гравюру Уильяма Блейка «Искушение Евы» — лучшую в творчестве владыки Люцифера.
Фрэнни идет мимо ванной, и я замечаю, как она украдкой ловит мое отражение в огромном зеркале. Продвигается к полкам напротив кровати, идущим от пола до потолка, и подбирает лежащую на полу книгу — очень старый и потертый томик, оставленный мною открытым: «Чистилище» Данте. Я неравнодушен к Данте, ведь это я вдохновил его. Она проводит пальцем по книге и поднимает бровь.
— Это на испанском.
— На итальянском, — поправляю я.
— Ты говоришь по-итальянски, — не верит она моим словам.
— Si.
— Скажи что-нибудь.
— Si la mia schiava d'amore, — мурлычу я.
Она настороженно смотрит на меня.
— Что это значит?
На моих губах появляется игривая улыбка.
— Ха, ни за что не скажу.
Думаю, вряд ли бы она согласилась стать моей рабой любви.
Фрэнни некоторое время смотрит на меня большими, как блюдца, глазами, затем кладет Данте обратно на пол. Достает с полки и открывает другой том — Пруста.
— По-французски? — говорит она с явным недоверием.
— Oui.
— Ты шутишь, — хмурится она. — И сколько языков ты знаешь?
Все.
— Парочку.
Она отворачивается и медленно идет мимо окна, выходящего на стоянку, выглядывая в него по пути. Когда Фрэнни поворачивается и понимает, что подошла слишком близко к кровати, то сразу же тормозит. Устроившись в простенке между музыкальным центром с высокими колонками и стойкой для CD, где собраны, наверное, все ныне существующие диски, она внимательно осматривает стену за изголовьем кровати из кованого железа. От пола до потолка ее занимает темная фреска с изображением моего дома — не слишком населенный район преисподней, самый дальний от врат, где огненное озеро вплотную подступает к высокой каменной стене ада.
Наконец любопытство пересиливает страх приблизиться к кровати, и она подходит к фреске, поднимая кисточку с палитры в углу.
— Кто разрисовывает твою стену?
— Ваш покорный слуга.
Она разворачивается, глядя на меня.
— Не может быть!
Я еле сдерживаю улыбку, когда Фрэнни поворачивается к фреске и проводит пальцем по контуру синего пламени, поднимающегося с раскаленной поверхности озера.
— Действительно очень мрачно… пугающе, но классно. Что это?
— Ад.
Она отворачивается от стены и стоит, несколько секунд неотрывно глядя на меня.
— Так где ты собираешься работать? — наконец спрашивает она, осматриваясь.
Я бросаю взгляд на кровать и улыбаюсь.
По телу Фрэнни пробегает дрожь, хотя здесь совсем не холодно, и она делает большой глоток пива. Открывает сумку, достает тетрадь для сочинений и садится на ковер рядом с кроватью, делая еще глоток.
Я подхожу к стерео, врубаю «Linkin Park» и добавляю громкости, пока музыка не начинает вибрировать в моих костях.
— А где твой телик? — спрашивает она.
Я сажусь на ковер рядом с ней.
— У меня его нет.
— А как же ты в таком случае смотришь канал «История»?
Мне действительно стоит быть поосторожнее.
— У меня он был. Но сломался.
— А, — протягивает она, доставая из сумки «Гроздья гнева», — И как, на твой взгляд, следует поступить Тому?
— Отправиться прямо в тюрьму. — А затем сразу же в ад. — Не проходить «Старт». Не получить двести долларов.
Она нервно потягивает пиво. Я поднимаюсь и иду к холодильнику, возвращаясь еще с двумя бутылками. Когда я открываю крышку и передаю ей бутылку, то «случайно» касаюсь пальцами внутренней стороны ее запястья. Глаза Фрэнни на секунду расширяются, а дыхание замирает. Реакция на жаркое прикосновение? Или здесь что-то большее? Имбирь… мм.
Да, прямой подход намного лучше. Последний план, с косвенным подходом, провалился. Мне пришлось все улаживать, поэтому после урока английского я применил к Фрэнни немного силы. И вот она здесь. Со мной.
Наедине.
По венам пробегает электричество, когда я думаю обо всех возможностях.
Фрэнни смотрит на меня и отпивает еще немного пива.
— Почему ты так суров к Тому? Что он тебе сделал?
Я смеюсь. Если бы он не был вымышленным персонажем, мы бы, возможно, скорешились.
— Ну… мне — ничего. Что до остальных, он воровал и убивал. А так ничего особенного.
Она скептически смотрит на меня.
— Ты вообще читал книгу? У него были причины поступать так.
Обожаю этот огонь.
— Ах, значит, есть причины для убийства… Не знал, извини.
— Иногда. Даже в наших судах людей отпускают при смягчающих обстоятельствах.
— Да уж, наши безупречные суды.
— И церковь. Она прощает тех, кто совершил убийство, когда у них не оставалось выбора.
— Про церковь я лучше промолчу.
— Ты самый циничный человек, которого я когда-либо знала.
— Я просто реалист.
— Может, в этом проблема с моими родителями. Ты им эту чепуху рассказывал?
Взволнованная, она произносит слова невнятно, а я стараюсь не выдать улыбки, которая грозит появиться на моих губах.
— Я им и «здравствуйте» сказать не успел.
— Просто моим родителям все нравятся — даже Тейлор. Они никогда себя так раньше не вели.
Но раньше ты не приводила домой демона.
— Даже не знаю, что сказать. Просто иногда я вызываю в людях такую реакцию.
Я вижу, как она краснеет. Реакция Фрэнни прямо противоположна, что очень кстати. А пиво ее слегка раскрепостило.
Мы долго сидим так, она неотрывно смотрит на меня, а я на нее.
