— Фрэнни, что случилось?
Секрет.
Я некоторое время стою, вжавшись в него и хватая ртом воздух, затем отталкиваю. Непереносимо, что Люк видит меня в таком состоянии. А еще хуже — он считает, я нуждаюсь в его помощи.
— Я в порядке, — вру я.
Он, конечно же, не верит в это, но мне все равно. Но затем его руки снова обхватывают меня, и я уступаю. Люк усаживает меня в машину, и мое дыхание постепенно успокаивается.
— Извини, — говорю я, не глядя на него.
— Что случилось?
— Ничего, — Я заношу ноги в машину и хватаюсь за ручку, — Поехали.
Люк отступает, и я закрываю дверь.
Он прав. Я не хочу знать его секреты. Мне достаточно своих.
Наши тела ритмично двигаются под пульсирующую мелодию «Депеш мод» «Personal Jesus». Как бы трудно это ни было, я отпихиваю горячее тело Люка и сажусь на огромной черной кровати, стараясь выровнять дыхание.
— Вряд ли мистер Снайдер примет за оправдание то, что мы были слишком заняты друг другом и не сделали анализ произведения, — произношу я.
Люк подтаскивает меня к себе за бедра.
— Давай соврем что-нибудь, например, что книжку съела собака, — с надеждой говорит он, снова обнимая меня.
Я бросаю на него сердитый взгляд.
— Как быстро мы можем это сделать? — стонет он.
Я ползу наверх, опираясь на груду подушек у изголовья.
— У нас осталось несколько вопросов. Так что должны справиться довольно быстро.
Он подбирает с пола тетрадь для сочинений и садится к изголовью рядом со мной. Но не пишет, а смотрит на меня.
— Тебе лучше надеть майку, или я не смогу сосредоточиться, — через минуту говорит Люк, — Этот красный бюстгальтер уж очень соблазнителен. Не думал, что священники позволяют примерным католическим девочкам носить красный бюстгальтер.
— Я не примерная католичка, забыл? Меня выгнали из католической школы.
— Помню, — говорит он и улыбается, отчего сердце у меня подпрыгивает в груди.
Пока «Депеш мод» призывают меня «дотянуться и прикоснуться к вере», я провожу пальцем по вытатуированному черному змею, обвитому вокруг предплечья Люка, и пожираю взглядом обнаженный мужской торс.
— Хорошо, итак… Стейнбек… — говорю я, чтобы отвлечься от этой улыбки — и тела. Делаю глубокий вдох и натягиваю майку через голову. Глядя на список вопросов мистера Снайдера, зачитываю: — Что он говорит о человеческой природе?
— Кто угодно может оправдать что угодно, как бы ужасно это ни было.
— Правда? — изгибаю я бровь. — Я этого не поняла. Мне казалось, основная мысль заключается в том, что обстоятельства определяют наши поступки.
— Это то же самое.
— Не совсем. Задумайся. Всю книгу Том совершал поступки… делал выбор, основанный на том, что в данный момент нужно его семье. Он же не просто проснулся однажды утром и сказал: «Джи, пожалуй, я сегодня кого-нибудь убью».
— Хорошо. Но в конце концов он совершает убийство и пускается в бега, отнюдь не помогая семье, поскольку он не работает. Вообще он может навредить им, если они станут помогать ему. Поэтому нельзя сказать, что он совершает поступки лишь во благо семьи. Люди творят разные дела, а потом маскируют их под красивой оберткой, прикрываясь благородными оправданиями, но в итоге все это делается ради них же самих.
Я опускаю список вопросов.
— Вот как… значит, все люди — постоянно лгущие, расчетливые, эгоистичные мешки с дерьмом?
— Почти так.
— И никакого искупления грехов?
— Совершенно верно.
— Это очень печально, — качаю я головой.
— Печально, но правдиво.
— Хорошо. Но что насчет Розы Сароны в конце книги? Она теряет ребенка, но затем кормит грудью умирающего от голода человека. И что в этом эгоистичного?
Он несколько секунд смотрит на меня, затем улыбается.
— Извини. Я упустил мысль на слове «грудь», — говорит Люк, уставившись на мой бюст.
Я толкаю его в бок локтем.
— Ты такое животное!
— Я не животное, — широко улыбается он, — а парень — хотя сейчас это, пожалуй, одно и то же. Намек понят.
— Побьюсь об заклад, что сердце у тебя из угля. Неудивительно, что ты видишь мир сквозь призму ада, — констатирую я.
Открыв тетрадь для сочинений, я перелистываю до страницы, озаглавленной «Стейнбек, итоговый анализ для эссе, Фрэнни и Люк», а затем дописываю последние ключевые моменты. Когда все закончено, я передаю тетрадь Люку, глядя, как он хмурится.
— Ну а ты до сих пор в розовых очках, потому что все твои выводы очень наивны.
— Неверие в злую натуру всех без исключения еще не делает из меня наивную девочку.
— Я бы так не сказал, но мне даже лучше. Так на чем мы остановились? — озорно улыбается Люк. Он отбрасывает тетрадь на пол и стягивает с меня майку, останавливаясь взглядом на красном бюстгальтере.
— Сейчас я тебе покажу, насколько я наивная, — мурлычу я.
Его глаза вспыхивают. Могу поклясться, что он даже перестает дышать, когда я дарю ему искушающую улыбку и, заведя руку за спину, расстегиваю бюстгальтер и кидаю его поверх футболки. Я перекатываюсь на кровати поближе к Люку, и моя кожа тает, соприкоснувшись с его телом. Он целует мне шею, мочку уха, а от горячего дыхания у меня бегут мурашки по коже.
— О-о, ты так красива, — шепчет он мне на ухо.
Я вся трепещу, когда меня захлестывает волна наслаждения. Как и его.
Мое тело превратилось в оголенный провод и теперь гудит, нервные окончания обнажились. С другими парнями я бы уже давно решила, что пора притормозить. Я еще ни разу не была готова к последующему действию. Но никто и не вызывал во мне таких эмоций, как Люк. В нем все неправильно, но в то же время когда я рядом с ним, то все словно на своих местах. Я не могу выкинуть его из головы, а моя душа становится целой, лишь когда мы вместе. Он заставляет меня испытывать нечто новое и волнительное, я представляю себя с ним — как я все рассказываю ему.
Поцелуй становится глубже, а с моих ресниц скатывается слеза. Я будто задыхаюсь, но не могу оттолкнуть его. Хочу, чтобы он был ближе.
ЛЮК
Я растворяюсь в прикосновении к ее телу. Все, что сейчас существует, — это лишь ее тело. Остальная вселенная — рай и ад — рассыпается в пыль. И как бы порочно это ни было, я собираюсь провести с Фрэнни вечность. Я не остановлюсь, пока она не будет моей… в преисподней… где ей совсем не место…
Я отгоняю эту мысль и сосредотачиваюсь на Фрэнни. Она прижимается ко мне, с закрытыми глазами отдавшись поцелую. Ее руки ласкают меня — они повсюду.
