И с ухмылкой взирал, как обыскивают девушку – впрочем, Мазур
быстро понял, что дела и в самом деле обернулись скверно, поскольку с обыском
эта процедура имела мало общего. Два мордоворота ее попросту лапали, неспешно и
нагло запустив руки под футболку, содрали курточку, полезли в джинсы. Мазур
увидел, что она кипит от злости – и, подняв глаза к потолку, стоит с надменным
видом, старательно делая вид, будто это вовсе и не с ней происходит.
Потом ее развернули спиной к стене, и сержант, вразвалочку
подойдя вплотную, зашептал ей что-то на ухо. Энджел бросила на него
уничтожающий взгляд, ответила что-то резкое. Сержант, удрученно кивая, щелкнул
пальцами.
Стоявший справа почти без замаха ударил девушку под ложечку,
подхватил и повалил на пол. Двое других проворно прижали к затоптанным доскам
ее руки, Энджел, зажмурившись, отчаянно хватая ртом воздух, никак не могла
перевести дыхание. Дик дернулся было, но, ощутив у шеи острие штыка, остался на
месте.
Сержант, передвигаясь с картинной медлительностью, опустился
рядом с ней на колени, косясь на зрителей, задрал футболку под горло, погладил
по груди с хамской ухмылочкой полного хозяина ситуации. Расстегнул ей «молнию»
на джинсах и принялся не спеша их стягивать. То ли показалось Мазуру, то ли так
было на самом деле, но во всей этой сцене была какая-то дурная театральность...
Сам он стоял на прежнем месте, глядя в пол. Он и в этой
ситуации – особенно в этой, когда их сторожил один-единственный солдат с
винтовкой наизготовку, а остальные таращились на занимательное зрелище либо
принимали в нем участие – мог бы в считанные секунды выложить аккуратный
штабель трупов, кончить их всех к чертовой матери, прежде чем кто-то успеет
опомниться. Мог благородным рыцарем вступиться за поруганную девичью честь...
Да нет, самое печальное, что как раз и не мог. Не имел
права. Странствующие рыцари, благородные корсары, лихие гусарские поручики и
положительные ковбои, словом, вся эта публика, что согласно канонам чести с
утра до вечера, без выходных и праздников обязана была защищать слабых и
обиженных, не имела с Мазуром ничего общего. Прежде всего, потому, что все эти
Дон-Кихоты, капитаны Блады и благородные шерифы были сами себе хозяева. А Мазур
– человек сугубо военный, выполнявший не допускавшие двойного толкования
приказы, имевший право на самостоятельные решения и поступки лишь в узких
пределах незримых границ...
Сейчас не тотслучай. Положить их нетрудно, но это означает
ввязаться в нешуточные хлопоты зря, вопреки интересам дела. Чтобы доставить по
назначению невесомое содержимое подкладки, он обязан был равнодушно взирать на
любые гнусности, какие только могли происходить вокруг.
И он остался стоять, нисколечко не презирая себя –
потому что дело не в его личной трусости, а...
Энергичные, уверенные шаги простучали от двери в глубь
разгромленного магазина. Это вошел офицер – не первой молодости, лет
пятидесяти, седой, с аккуратными черными усиками, в безукоризненном мундире с
эмблемами и значками той же пехоты, с капитанскими дубовыми листиками на
погонах.
Картина переменилась мгновенно. Солдаты торопливо
вытянулись, сержант оставил свое похабное занятие на середине процесса, вскочил
и, такое впечатление, постарался стать ниже ростом, уставясь в пространство
ничего не выражающим взглядом оловянного истукана.
Оценив происходящее с полувзгляда, капитан поднял руку,
воздел указательный палец с видом Зевса-громовержца и металлическим голосом
принялся, судя по тону, распекать свое расшалившееся воинство. Мазуру вновь
привиделась дурная картинность и в его манерах провинциального актера и в
наигранно-раскаянных позах солдат – происходящее, полное впечатление,
напоминало кадр из какого-нибудь индийского фильма, где эмоции и жесты
преувеличены раз в десять против реальных...
– Боже мой, сеньорита Хагерти! – удрученно воскликнул
капитан, помогая девушке подняться. – Как хорошо, что я успел вовремя!
И как печально, что вы проигнорировали все предупреждения, продиктованные
искренней доброжелательностью... Вас же убедительно просили держаться подальше
от этих неспокойных мест.
Энджел с видом гордым и презрительным неторопливо застегнула
джинсы, вырвала у ближайшего солдата свою курточку, которую тот ей боязливо
протянул, держась поодаль с таким видом, словно опасался, что его укусят за
руку.
– Что бы я без вас делала, Агирре... – сказала она без
всякой благодарности в голосе, скорее уж насмешливо.
– Я рад, что вы должным образом оцениваете мои скромные
усилия, – как ни в чем не бывало протянул капитан. – Право же, вам
следовало быть осторожнее, сеньорита. Здесь развернулись форменные военные
действия, солдаты разозлены и бесцеремонны. Это все парни из глухих деревушек,
представления не имеющие о хороших манерах и галантности...
– Ну да, я и сама вижу... Могу я попросить назад камеру?
– О, разумеется! – капитан щелкнул пальцами и второй
солдат торопливо поднес телекамеру.
– Здесь была кассета с пленкой...
– В самом деле? – с непроницаемым лицом поднял бровь
капитан. – Если и была, сейчас ее уже нет... Представления не имею, что с
ней могло приключиться. Должно быть, эти деревенщины, забавляясь с прибором,
которого в жизни не видели, кассету случайно вынули и где-нибудь выбросили... Хорошо
хоть камеру не уронили... Ах, как вы легкомысленны и неосторожны, сеньорита
Хагерти, при всем вашем очаровании... – он подошел к девушке совсем
близко. – Дорогая сеньорита, ну зачем столь тенденциозное, одностороннее
освещение непростой жизни нашего государства? Не скрою, у нас все еще имеется
масса недостатков во всех областях, но нужно же понимать – свергнутая и
осужденная прогрессивной общественностью хунта оставила тяжкое наследие,
процесс формирования демократии нелегок и долог. В этих условиях журналистам из
столь демократичной страны следовало бы, наоборот, выискивать светлые стороны в
происходящем, искать положительные примеры долгого и сложного процесса перехода
к демократическому обществу... В то время как вы, уж простите за
откровенность, только тем и занимаетесь, что старательно выискиваете совершенно
нетипичные явления вроде здешних беспорядков...
Ситуация все еще была непонятной, а судьба Мазура –
непредсказуемой, но все же он ощутил нечто похожее на ностальгическое умиление.
Полное впечатление, что он оказался дома и слушал очередное выступление
замполита перед офицерским активом – только язык другой, а все остальное до
ужаса похоже...
– Постараюсь учесть ваши ценные пожелания, – сказала
Энджел безразличным тоном.
– Очень бы хотелось, очень... Пойдемте. Эти... досадные
беспорядки все еще далеки от завершения. Командование, озабоченное вашей
безопасностью, поручило мне проводить вас до вашей машины – разумеется, она
цела и находится под нашим присмотром – и, более того, дать вам парочку
провожатых, чтобы вы могли беспрепятственно вернуться в Ла-Бьянку, не
подвергаясь ни малейшей опасности... – он чуть заметно усмехнулся. –
Все равно у вас нет больше пленки, так что ваше дальнейшее пребывание здесь
бессмысленно...
