Мазур убрал ногу с педали газа, и зеленый «лендровер» не
первой молодости поехал по инерции, а там и вовсе остановился, прижавшись к
обочине. Мазур выключил мотор и безмятежно закурил, откинувшись на спинку
сиденья с потертой обивкой. На обочине густо росли какие-то высокие деревья,
щетинился колючками кустарник, стояла тишина, временами из чащобы налетал
ветерок, трепавший волосы пассажирам – машина была без верха, потому что до
летних ливней еще далеко, это даже Мазур уже знал. Зима здесь – когда жарко и
сухо, а лето – когда жарко и дождливо, других ярко выраженных времен года не
имеется...
– Почему мы стоим? – спросила она напряженно.
Мазур лениво повернул голову и принялся откровенно ее
разглядывать. Пожалуй, он и впрямь дал маху, полагая познакомиться с кривоногим
«синим чулком», дипломированным американским историком. Ничего похожего:
изящный профиль, длинные темные волосы, большие темные глаза, фигурка достойна
внимания, вот только насчет затянутых в джинсы ножек не скажешь ничего
определенного, кроме того, что они, безусловно, не кривые. Надо полагать,
ларчик открывается просто: порода, мать ее. То самое, о чем говорила как-то
покойница Бриджит: несколько поколений красавцев женились на красавицах, пока
дела шли гладко, пока приносили доход плантации и не было нужды ради
презренного металла жениться, скрепя сердце, на толстых купеческих дочках, а
своих собственных не приходилось еще отдавать за набитых золотом пожилых
буржуа... Своего рода селекция.
– Ну, что вы так смотрите? – спросила она еще
тревожнее.
Мазур спокойно, даже лениво процедил:
– Во-первых, я не гангстер – авантюрист, бродяга, типичный
представитель социального дна, но не гангстер. Во-вторых, дрожайшая тетушка
Роза – вовсе не предводительница гангстерской шайки. Она, согласен, занимается
чуточку предосудительным бизнесом, аристократы вправе морщить носы... и
посещать это самое заведение с поднятыми воротниками, кстати... но она все же
не «крестная мать». И, наконец, в-третьих, и в-последних... По-моему, вы
выбрали не совсем подходящий тон и не совсем подходящие термины в отношении
людей, которые пошли навстречу вашим просьбамо помощи – и даже не стали
обставлять эту помощь финансовыми требованиями... Уяснили?
Вид у темноволосой красавицы был определенно пристыженный.
При других обстоятельствах Мазуру стало бы ее жалко, но он не хотел
расслабляться. Не ждал ничего хорошего от предстоящей «командировки», поскольку
научен был горьким опытом: сначала милая журналисточка, оказавшаяся полевым
агентом ЦРУ, потом очаровашка Бриджит с ее наполеоновскими замыслами, наконец,
дона Роза... Тенденция, однако? Следовало заранее смириться с тем, что и этодело
дурно пахнет, а сидящая рядом с ним красотка, пусть конфузится сейчас не на
шутку, наверняка при ближайшем изучении окажется очередным воплощением
библейских пороков и черных замыслов. Научены горьким опытом, мерси... Нельзя
расслабляться.
– Простите, – сказала она, то ли искренне раскаиваясь,
то ли великолепно притворяясь. – Я не имела в виду... не хотела... я
просто намеревалась...
– А короче?
– Я просто пыталась взять верный тон... Понимаете, с людьми
вроде... с такими людьми... ну, в общем, я не знала, как держаться. Ясно вам?
– Да вроде бы, – сказал Мазур. – Ну что ж, это
похоже на правду. Девушка из хорошей семьи горделивых идальго, училась в
Штатах… надо полагать, на Юге?
– Тетя Роза вам говорила?
– Я и сам вижу, – сказал Мазур. – У вас
классический южный выговор. Луизиана?
– Алабама. Университет Дьюка. Слышали?
– Господи, откуда, мы университетов не кончали, –
сказал Мазур чистую правду. – В общем, другая социальная среда, а?
Интересно, кого вы ожидали увидеть? Развязаного малого в шляпе набекрень,
который то и дело прикладывается к фляжке, называет вас «деткой», глупо ржет,
пошло шутит и то и дело пытается хлопать по заду? Ну, смелее!
– Если откровенно, что-то вроде...
– Ну, тогда мы квиты, – сказал Мазур. – Честно
говоря, я тоже ожидал увидеть нечто другое. Очкастую кривоногую девицу в
старушечьем платье, со стопкой книг под мышкой, распространяющую затхлый запах
палеонтологических окаменелостей...
– Я – историк...
– Ну, в таком случае – затхлый запах исторических
пергаментов...
Девушка улыбнулась почти спокойно:
– Ради точности – я специализируюсь на второй мировой.
Вторая мировая война на море.
– Все равно, – сказал Мазур. – Любой архив, я
думаю, пылью пропах...
– Не всякий. Вы забыли про компьютерные архивы.
– А это чего? – спросил Мазур тоном классического
деревенского увальня с соломой в волосах и вилами под мышкой.
– Вот теперь – притворяетесь. По-моему, вы не такой
простой...
– Простыми, дипломированная сеньорита, бывают только
карандаши, да и то не все, – сказал Мазур. – Итак...
Кристина-Мария-Луиза-Вероника-Амалия, насколько мне известно? Можно ради
экономии времени выбрать какое-то одно имя из пяти? Вряд ли вас все время зовут
пятью, даже в кругу благородных идальго...
– Кристина.
– Жаль.
– Почему?
– Предпочел бы Луизу, – сказал Мазур безмятежно. –
При звуке имени «Луиза» у меня отчего-то возникает перед глазами образ
порочной, распущенной, но очаровательной француженки с томным синим взором и
полуприкрытой кружевами грудью...
– Ваш идеал женщины, а? Или... – она
прищурилась. – Или такаявас лишила невинности в каком-нибудь портовом
борделе?
– Господи боже, – сказал Мазур, выезжая на
шоссе. – Ваши предки будут вертеться в гробах, как жареный барашек на вертеле.
Такой лексикон для правнучки конкистадоров...
– Двадцатый век, как-никак, – сказала она,
усмехаясь. – Эмансипация и все такое...
– Понятно, – кивнул Мазур. – Откровенно говоря, я
бы предпочел кривоножку в очках...
– Значит, я вам не нравлюсь?
– Нравитесь, отчего же, – сказал Мазур. – Если
речь идет о моих умозаключениях, то они таковы: с вами было бы весьма недурно
побарахтаться в сарае на свежем сене, ночку-другую, но вот что касается
постоянных, сложных и серьезных отношений – господи пронеси! Потому что такие
как вы, своей сложной и утонченной натурой, яркой индивидуальностью всю душу
вымотают. Но, повторяю, в сарае, да на свежем сене, без всяких обязательств...
Как он и рассчитывал, Кристина прямо-таки задохнулась от
ярости, возмущенно отвернулась, уставилась на пролетающую мимо зеленую стену
леса. Мазур ухмылялся про себя. Именно такую линию и следовало держать – то и
дело злить ее, раздражать, сердить, выводить из себя. В ярости человек скорее
проговорится, откроется, вообще, будет доступнее для анализа, для прокачки...
– Размечтались! – фыркнула она, по-прежнему
отвернувшись.
