– Да ну, какое тут благородство и фамильная спесь, –
сказал Мазур. – Не хотите рисковать, когда на кону такойкуш?
– Совершенно верно, – без выражения откликнулся дон
Хайме. – В конце концов, это тоже серьезный мотив. Чего ради я должен
рисковать, подставляясь под пулю гангстера? Я искренне надеюсь, что у нас будет
еще случай встретиться при более благоприятных обстоятельствах... Честь имею
откланяться. – Он покосился в сторону. – Обломки моей трости можете
взять себе. Рукоять серебряная, и вы сможете выручить за нее долларов десять...
Мазур, подавшись вперед, произнес сквозь зубы:
– Если ты, старая сволочь, не заберешь свои деревяшки, я
тебе в спину шарахну без оглядки на традиции...
После недолгого обмена взглядами дон Хайме пожал плечами, с
видом непринужденным и не сломленным подобрал обломки трости, вежливо
поклонился и направился к выходу упругой походкой хозяина жизни. Спина у него
оставалась безукоризненно прямой, голову он держал высоко, и со спины, надо
отдать должное, его вполне можно было принять за двадцатилетнего лейтенанта в
штатском. Мазур видел в разбитое окно, как благородный дон все той же
безукоризненной походочкой шагает к воротам.
– Ты знаешь, я на досуге обожаю пофилософствовать, –
сказал он задумчиво. – Как-то вывел для себя определение смертельно
опасного врага. По-моему, это тот, кто отвечает трем требованиям: имеет возможностьтебя
угрохать, желаетэтого достаточно сильно, и, наконец, настроен решительно.
Сдается мне, твой сосед всем трем требованиям отвечает. Не хочу тебя пугать, но
очень похоже, он и с тобой больше церемониться не будет. В конце концов, ты не
единственная на земле красавица, уж извини.
– Я знаю, – отозвалась Кристина тусклым голосом. –
Теперь он и меня прикончит при случае.
– Какого же черта ты ему брякнула насчет любовника? Не могла
не понимать, что лишаешь бедолагу последней надежды.
– Именно этого мне и хотелось, – отрезала она. –
Отца я ему не прощу. Пора было внести полную ясность... Боже мой, он ведь не
врал насчет Роблеса. Если бы врал, Роблес давно бы приехал. Все рухнуло, все...
– Роблес, значит, аквалангист... – протянул
Мазур. – Море, море... Он должен был нырять к... цели?
– Ты удивительно догадлив...
– И теперь у тебя нет ни денег, ни аквалангиста, –
вслух рассуждал Мазур.
– Придется самой.
Мазур посмотрел на нее, присвистнул:
– Русалочка... Какая там глубина?
– Ну, футов сто...
– Как мы это небрежно произнесли... – сказал
Мазур. – Сто футов. То есть добрых тридцать метров... Ты что, ныряла с
аквалангом?
– Да, в Штатах. У меня есть сертификат...
– Ну, даже так... – произнес он с преувеличенным
почтением. – А сколько у тебя погружений?
– Много.
– А точнее?
– Не менее дюжины.
– Понятно, – сказал Мазур. – Любительский
сертификат каких-нибудь ускоренных курсов... А максимальная глубина, на
которую ты ныряла?
– Какая тебе разница?
– Все-таки?
– Ну, футов на сорок...
– Один раз, а?
– Два.
– Немногим лучше. Два раза на сорок футов, под бдительным
присмотром инструктора, который больше пялился на твою попку в бикини, чем учил
всерьез... И еще десяток бултыханий на мелководье. С такими достижениями нечего
и соваться на сотню футов, даже на привязи. Угробишься.
– Ты-то что в этом понимаешь?
– Я – аквалангист, – сказал Мазур.
И выругал себя последними словами, но ничего нельзя было
изменить... Она вскинула глаза, и трудно было сказать, чего там больше,
недоверия или яростной надежды:
– Ты?! Тетя Роза говорила, что ты – парашютист... Десантник.
– То-то и оно, – сказал Мазур уверенно. – Знаешь,
что такое паралангист? Боже, чему вас учили в университете... Паралангист – это
десантник, одинаково хорошо владеющий как парашютом, так и аквалангом. Прыгаешь
с парашютом в море, отцепляешь стропы и ныряешь, превращаешься из птички в
рыбку. Понимаешь? Так что говорю тебе как специалист: с такойподготовкой ты
точно в пять минут угробишься на ста футах... Ни единого шанса.
– Ты правда... специалист?
– Сама можешь проверить.
«Ну что тебе смирно-то не сиделось? – попрекнул он
себя. – Распустил хвост, павлин хренов... Мало ты видел красивых девок и
мало их имел? На кой хрен тебе эта принцесса печального образа?»
Совесть ныла не так уж и сильно. Но все равно, не стоило
связываться. Проще всего и полезнее для дела было бы плюнуть на все, уехать
отсюда, забиться в какую-нибудь дыру вроде отеля с хорошей репутацией (благо
донна Роза, отправляя на дело, снабдила все же приличной суммой на расходы в
долларах и местной валюте) и проторчать там безвылазно несколько дней, пока не
придет корабль. Документов, правда нет... ничего, бывают ситуации, когда можно
обойтись и без них, если бумажник туго набит. Снять угол в частном секторе,
частники, как во всем мире, при виде бумажек с крупным номиналом паспорт не
особенно и требуют...
Но ведь нет прямого запрета на такие именно действия? Вот
то-то и оно. Отданные ему приказы были сформулированы с учетом ситуации
достаточно обтекаемо: лечь на дно, не привлекая к себе внимания, пересидеть и
переждать... Но с формальной точки зрения он ничего и не нарушал. Он просто лег
на дно. Таким вот образом. Кто будет его искать в компании кладоискателей,
потихоньку ушедших в море? Как-никак в море нет ни контрразведки, ни тайной
полиции, ни вездесущих цэрэушников, ни розыскных листов...
– Сколько ты хочешь? – спросила она вдруг.
Мазур спохватился и подумал, что в его образе можно быть
добрым и отзывчивым – зато никак нельзя показать себя законченнымальтруистом.
Капитализм кругом, буржуазный мир, царство чистогана. Австралийский бродяга
просто обязан алкать...
– Десять процентов, – сказал он браво. – Дон Хайме
упоминал о пятистах тысяч как двадцати пяти процентах... Даже с моими скверными
оценками по математике в школе легко вычислить, что общаясумма составляет два
миллиона. Вот и давай десять процентов. Ну что, по рукам?
– Интересно, а почему ты просишь так мало? – в ее
глазах была настороженность. – Всего десять?
– Откровенно? – с той же лихостью продолжал
Мазур. – Во-первых, я, честно тебе скажу, не верю до конца, что речь идет
о реальном кладе. Столько я повидал простаков, которые тянули пустышку...
Во-вторых… ты знаешь, я достаточно долго помотался по свету, чтобы уяснить: не
стоит ставить перед собой чересчурнереальные цели. Я не представляю, зачем мне
миллион. Я не смог бы с ним управиться должным образом. А вот двести
тысяч – сумма более реальная, осязаемая, земная. Я точно представляю,
что смогу сделать на двести тысяч – купить в Сиднее приличный бар или создать
свое туристическое агентство – ну, знаешь, выезды на катерах, погружения с
аквалангом у Большого барьерного рифа... Наконец, с такими деньгами можно всерьез
думать о капитанском дипломе. А миллион... Нет, с миллионом я не управлюсь. Для
настоящего размаха очень уж мало, а для меня нынешнего – очень уж много...
