Это был миг пробуждения — кульминация медленного процесса самопостижения, проникновения в тайну собственного тела, который был бы невозможен без всепоглощающей нежности Мелиссы. И когда Мерри спросила у нее с очаровательной непосредственностью, не было ли то, что они только что проделали, грехом, Мелисса ласково сказала:
— То, что делают с нежностью, с любовью, со страстью, не может быть грехом. Грех — это то, что делают грубо, холодно и жестоко.
И она опять поцеловала Мерри уже в знак благодарности за откровенный вопрос, а потом откупорила маленькую бутылочку шампанского. Они выпили и выключили свет. И долго лежали, сжимая друг друга в объятиях.
Это был изумительный вечер, и в воскресенье днем, когда Мерри собралась ехать на вокзал к своему поезду, обе уже не сомневались, что теперь будут встречаться каждые выходные до конца года.
— До встречи в пятницу, — сказала Мерри.
— Конечно, дорогая.
— Я буду по тебе скучать.
— И я буду скучать. Всего хорошего.
— Тебе тоже.
— Мне будет плохо без тебя.
— Мне тоже.
Они поцеловались, Мерри спустилась вниз, и лимузин отвез ее на вокзал.
Но в следующую пятницу вернулся Мередит. Норман Фалд после долгих препирательств согласился с его условиями. Мередит приехал в полдень, а Мерри — в половине девятого вечера. Отец отлично выглядел, был оживлен и доволен успехом переговоров. Он очень обрадовался, узнав о дружбе Мелиссы и Мерри и что она приезжает погостить уже во второй раз подряд. Ему казалось, что наконец-то у него есть семейный очаг — не хуже, чем у других, или такой, какой ему рисовался в мечтах. Они пошли все вместе ужинать в ресторан «21» и после ужина вернулись в гостиницу. Мередит сказал, что утомлен перелетом и хочет лечь пораньше. Впрочем, хотел он Мелиссу, с которой не виделся три недели. Но она сослалась на головную боль и тошноту.
— Это не от ужина в «21»? Да я их в порошок сотру!
— Нет, нет, дело не в еде. Наверное, я просто простудилась. Извини, любимый.
— Ну что ты!
Мередит отправился в спальню один и даже если был разочарован, то не более того. Мелисса осталась в гостиной: «подожду, пока пройдет мигрень» — и с облегчением подумала, что ей не придется нарушить хрупкую связь, которая установилась у нее с Мерри. Но ее обеспокоило душевное состояние Мерри, а может быть, и ее собственное. И еще ее интересовало, что чувствует девочка в такой странной и весьма щекотливой ситуации. Мерри же вряд ли отдавала себе полный отчет во всех тонкостях происходящих событий, но и она ощущала некоторую нервозность и была неспокойна. Она не могла заснуть. Она лежала в кровати с открытыми глазами, ворочалась, пытаясь уснуть, но тщетно. Уже было почти три часа утра, когда наконец, сон овладел ею. Мелисса, примостившись на диванчике в гостиной, заснула еще позже.
Но все же проблема пока оставалась нерешенной, а, возможно, ей вообще было суждено остаться без решения. Обдумав ситуацию, Мелисса поняла, что сегодня будет очень трудно вновь прибегнуть ко вчерашнему предлогу и не ложиться в одну постель с Мередитом. В то же время какой-то новый повод, какое-то новое объяснение все же понадобится, ибо ей казалось непорядочным заниматься любовью с Мередитом в то время, как Мерри будет одиноко лежать за стеной. Не то чтобы Мелисса считала это проявлением неверности по отношению к Мерри — ибо она и не рассуждала в таких категориях, но все равно это было бы нехорошо и даже подло. Непростительно. Она вспомнила слова, сказанные ею Мерри на прошлой неделе: нет ничего плохого в том, что делается с нежностью, страстью и любовью. Но ведь в жизни не все так просто. Нельзя же просто доверяться своим чувствам. Или можно? Нет, она не может спать с Мередитом, пока Мерри здесь. Так что остается одно — выпроводить Мерри. Ради нее же самой. Ради них всех. Но как же это сделать в субботу? Не смешно ли, что в самые ответственные в жизни моменты такие глупейшие вещи, как школьное расписание, могут вдруг приобрести невероятно важное значение, но именно бессмыслица — представление мисс Престон о том, как прилежная ученица должна проводить свой уик-энд, заслонила все прочее. Уик-энд начинается, как только заканчивается последний урок в пятницу, и завершается в воскресенье часов в шесть вечера. Было бы странно, если бы Мерри вернулась в школу в субботу. Но Мелисса убеждала себя, что в этом нет ничего ужасного, хотя и испытывала подсознательно какое-то внутреннее сопротивление — так в ночном кошмаре хочешь выбежать из страшной комнаты, но некая невидимая сила не дает отворить дверь. Придется что-то сказать Мерри, как-то ей объяснить… Но что? Она перебрала в уме несколько вариантов правдоподобной лжи, но все они были весьма неубедительны. Они получили неожиданное приглашение на встречу с каким-то продюсером. Их внезапно пригласили на Палм-Бич. Им надо уехать в… Но нет, все, что приходило ей в голову, выдавало ложь, и Мерри непременно поймет, что она попросту хочет от нее избавиться и остаться с Мередитом наедине — не оттого, что она предпочитает его общество обществу Мерри, а потому, что им невозможно находиться под одной крышей втроем. Сейчас. Но Мелисса, разумеется, все же надеялась, что какое-то решение, какой-то выход будет найден, сам собою обнаружится. И как это она могла не подумать о неизбежности такого непредвиденного поворота событий! Но — не подумала. Или просто, обратив все внимание на Мерри, не приняла меры предосторожности. И теперь рисковала разбить Мерри сердце. Если бы она только могла все объяснить падчерице.
Но почему нет? Она же смышленая и, что еще важнее, чувствительная девочка. Конечно же, Мерри поймет, в сколь трудном положении оказалась Мелисса и что она просто не может лежать в одной постели с Мередитом, пока Мерри, ее милая Мерри, ее чудесная Мерри находится совсем рядом, в соседней комнате, в своей кровати, в которой она сама хотела бы оказаться. Да, если уж она решила быть абсолютно честной, то надо в этом признаться. И призналась — свободно, с радостью, в надежде, что Мерри ее поймет. Ведь это была правда!
Была, впрочем, огромная разница между принятым решением все выложить начистоту и признанием. Ей было страшно начинать этот разговор. Она боялась, что все испортит. Но каким-то образом, как-нибудь, подчиняясь ее любви, нужные слова все же отыщутся. Ей приходилось довериться тому, что будет. Или просто лежать в кровати, следя за безумным и неумолимым бегом часовых стрелок, приближающихся к полуночи. Колетта вошла утром в гостиную, нашла ее спящей на диванчике, разбудила и сочувственно спросила, не желает ли госпожа лечь в постель. И Мелисса пошла в спальню, в свою собственную спальню, крадучись, на цыпочках, точно грабитель, и забралась в одну из двух стоящих там двуспальных кроватей. До сих пор они с Мередитом пользовались лишь одной кроватью. До сих пор.
Она уснула и не хотела просыпаться даже тогда, далеко за полдень, когда Колетта внесла в комнату дымящуюся чашку ее любимого яванского кофе. Она выпила полчашки, поблагодарила Колетту, но сказала ей, что все еще плохо себя чувствует и хочет еще немного поспать. Так она лишь тянула время, но даже и эта оттяжка во времени была ей на руку. По крайней мере, она могла еще все хорошенько обдумать.
