— Я бы не имел ничего против, если бы был в состоянии. Но наша конюшня уже переполнена. Если вы не довольны Валленштейном, то… у меня есть приятель в Калифорнии, он мог бы заняться вами.
— Я был бы счастлив, — сказал Тони. — Как вы считаете, сэр, пятьсот в неделю — это их максимум?
— Боюсь, что да. Ну и, разумеется, они оплатят расходы на дорогу. А дальше все в ваших руках.
— Я и не знаю, как вас благодарить! — сказал Тони.
— Рад был оказать вам эту маленькую услугу. Послушайте, съемки начинаются в следующий вторник. Я пришлю вам авиабилет с курьером. Через час курьер прибудет к вам домой. Сегодня есть вечерний рейс из Айдлуайлда. В одиннадцать. Вам это подходит?
— Я лечу! — сказал Тони. — Я мог только мечтать об этом!
— Тогда желаю вам успеха!
— Спасибо, сэр! Спасибо вам огромное.
Тони повесил трубку.
— Ну-с? — обратился он к Мерри.
— Вы сукин сын!
— Почему?
— Вы его вынудили!
— А кто его заставлял соглашаться? И, может быть, не стоит употреблять сильные выражения? Ты-то сама оказалась в дурах!
— Но он же говорил, что ему наплевать на деньги! И что он терпеть не может Голливуд. Он же ненавидит все, что олицетворяет мой отец!
— Вот что запомни. Если люди, у которых есть деньги, будут уверять тебя, что они к деньгам равнодушны, знай: они лжецы. Если же люди, у которых денег нет, будут уверять тебя, что равнодушны к деньгам, знай: они прожженные лжецы.
Мерри заплакала.
— Не принимай это близко к сердцу, — посоветовал он. — Могло быть еще хуже, но ты переживешь эту потерю. Все будет в порядке. Как сказал тот чокнутый Йейтс: «То, что сегодня бесценно, вчера за бесценок сдавали в ломбард». Ну, а теперь пошли. Поймай такси, отправляйся домой. Тебе надо выспаться.
Такси остановилось у дома Мерри. Она вышла, расплатилась с шофером и поднялась к себе. Она сделала два телефонных звонка: сначала в ближайший винный магазин, где заказала бутылку крепчайшего рома, потом Тони. Он не брал трубку. Вскоре пришел разносчик из винного. Она взяла у него бутылку, расплатилась. Потом налила себе рома и разбавила его кока-колой. С пяти до десяти она сидела дома, пила ром с кока-колой и каждые десять минут звонила Тони.
Она знала, что он дома. Ему надо было Собирать вещи, готовиться к поездке. Наконец она поняла, почему он не снимает трубку: он догадывается, что это она ему звонит. В четверть одиннадцатого она позвонила ему в последний раз. Он уже, наверное, выехал. И сейчас мчался в такси в Айдлуайлд, в Голливуд, к планете X.
Мерри вылила остаток рома в раковину и пошла спать. Через два дня состоялась читка пьесы. Мерри читала за Клару. Она не задумывалась о том, как на ее игру мог повлиять роман с Тони, да и не хотела об этом думать. Однако в ее декламации неожиданно появились нотки жесткой иронии и неподдельной горечи, придавшие дополнительный блеск тексту Уотерса.
Она получила роль.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Вопреки ожиданиям Мерри, ее жизнь после того, как она получила роль в пьесе Уотерса, осталась прежней. Изменилось только место работы, но не ее характер. Теперь вместо того, чтобы через весь город ехать в театральную студию или на занятия дикцией, она ходила на репетиции. Если что-то и изменилось, так это напряженность работы. Но она с удовольствием восприняла ускоренный темп жизни. Физически это выматывало, но приносило душевное отдохновение.
Но когда чувство новизны прошло, а новый ритм жизни стал привычным, она начала наконец вживаться в новые условия существования, связанные не с мысленным перевоплощением в сценическую героиню, а с обретением настоящего, серьезного дела. Жизнь стала неким проектом карьеры, серией препятствий, которые необходимо преодолеть, и целей, которых надо достичь. И самое приятное, что ей даже не пришлось ставить перед собой эти цели. Были люди, которые все решали за нее — режиссер или Джим Уотерс и, конечно, Джеггерс. Так что в каком-то смысле она, невзирая на тяжкий труд, испытывала чудесное ощущение, что ее несет бурный поток, несет от репетиций к репетиции, в Нью-Хейвен для прогона и обратно в Нью-Йорк для предпремьерных просмотров и, наконец, к премьере.
Теперь она жила словно под наркозом. Временами это даже причиняло ей беспокойство — особенно вечерами перед сном. Мерри даже думала: а вдруг она эмоциональный инвалид? Как же легко она оправилась от шока, вызванного предательством Тони! И если в душе она еще сомневалась относительно своей способности к эмоциональным переживаниям, то на премьере все эти сомнения рассеялись. Прилетел отец из Испании посмотреть на нее. По крайней мерс, он выкроил полдня и присутствовал на спектакле. Вообще-то он прибыл для рекламы фильма «Нерон». В день премьеры у него было интервью на телевидении и ему не удалось повидать ее до спектакля. Но ничего страшного. Все равно она в это время спала. Он прислал ей в уборную огромный букет роз — не меньше полусотни, в красивой круглой корзине. В букет была вложена записка: «Розы в знак любви, корзина с пожеланием успеха». И подпись: «Папа».
Он пришел за полчаса до занавеса, чтобы запечатлеть на ее щеке поцелуй и попозировать фоторепортерам. Это была хорошая реклама для них обоих. Уже после премьеры она поняла, сколь мало она теперь для него значит. Главной целью его поездки была реклама картины, в которой он снялся, а главным интересом в его жизни теперь была Нони Грин, девятнадцатилетняя девушка, игравшая в фильме его дочь. Она вдруг очень отчетливо вспомнила свои ощущения, когда впервые увидела Карлотту, а потом Мелиссу: никому не нужная, лишняя. Уязвленная ревностью. И ненавидящая их за то, что они заставили ее почувствовать собственную ненужность.
Но в этот вечер она была в центре всеобщего внимания, а ее отец и эта нелепая девчонка — где-то на обочине. Это был ее вечер! Сидя в ресторане «Сарди» в ожидании газет с рецензиями, она даже на мгновение посочувствовала этой девчонке. Нони. Интересно, как ее настоящее имя? Но вот и газеты с рецензиями. Рецензии были очень хорошие. Просто замечательные. Она добилась успеха. Ну, вот оно! Ее радость была столь безмерна, что она даже не возражала бы, если бы отец сейчас появился в сопровождении целого гарема Нони.
А на следующий день ее ждало еще одно испытание, когда они втроем отправились обедать в «Лe Павийон». Но она с блеском выдержала и этот экзамен. Она просто ощущала себя на высоте положения и не особенно-то боялась этого экзамена. Затем отец с Нони улетели в Голливуд. Джеггерс объяснил ей, что сознательно не подпускал к ней отца в день премьеры, опасаясь, как бы его появление не выбило Мерри из колеи. Джеггерс специально назначил телевизионное интервью на день премьерного представления.
— Вы поступили очень предусмотрительно, — сказала она. — Но это уже не имело значения.
— Да?
— На меня его приезд никак бы не повлиял. Поразительно, но это так.
— Я тоже так думал, но не хотел рисковать. Я не хотел, чтобы ты нервничала.
