Но и этот дубль пришлось переделывать, так как теперь она неправильно согнула ноги. Дубль пятый вроде бы был удачным, но Клайнсингер прервал съемку, так как ему показалось, что Гарднер выглядит недостаточно взволнованным.
— Нет, нет! Вам все надоело. И мне надоело. И мисс Хаусмен надоело. Нам всем надоело. Но не надо этого показывать — иначе зрителям тоже надоест.
Шестой дубль был снят — и она без всякого смущения сняла лифчик. Она опустила стекло и выбросила его на шоссе. Поток воздуха от мощного вентилятора унес его назад.
— Стоп! Снято! — крикнул Клайнсингер.
Ассистент режиссера по костюмам подал Мерри халатик, и она накинула его на голое тело.
— Ну, как вам? — спросил Клайнсингер у оператора.
— Пока не знаю. Увидим на просмотре.
— Было видно, что груди накладные, как по-вашему?
— Возможно.
Мерри подошла ближе, чтобы послушать, о чем они говорят. Клайнсингер обернулся к ней и спросил:
— Скажите мне, милая, вы не согласитесь надеть накладки меньшего размера?
— Вообще-то мне с ними неудобно, — сказала Мерри. Она надевала их дома вчера вечером и когда прикладывала клейкую поверхность накладных грудей на соски, ей было неприятно. А когда она их сняла, соски болели. Мерри задумалась, а потом решила рискнуть:
— А мне обязательно их надевать?
— Сказать по правде, если вы сможете обойтись без них, я буду просто счастлив.
— Не возражаю, — сказала она.
— Ну и замечательно! Тогда снимем еще раз — без накладок!
— Тогда я пойду их сниму.
Она пошла в гримерную, сняла с грудей огромные накладки, соскоблила с сосков клейкую массу, надела новый бюстгальтер, натянула свитер и штаны.
То, что ее вдруг одолели сомнения, показалось ей куда более глупым, чем причина этих сомнений. Ее мучила не столько перспектива демонстрировать свои голые груди Клайнсингеру, сколько необходимость самой ему это предложить. Но ведь тут палка о двух концах: не предложишь — будешь выглядеть глупой ханжой, а предложишь — произведешь впечатление бойкой бесстыдницы. В конце концов принять окончательное решение ей помогло замечание Гарднера, сделанное им до начала съемок: что ее волнение сейчас очень кстати, потому что оно проявится на экране. И теперь, когда она сняла накладки с грудей, у нее на лице было написано неподдельное беспокойство. Но она решила больше об этом не думать.
Мерри вернулась к машине, залезла на заднее сиденье и повторила весь эпизод. По-видимому, она приняла правильное решение, потому что после седьмого дубля Клайнсингер сказал:
— Снято. Великолепно.
Он вообще очень редко комментировал съемки.
— А теперь мы повторим, если не возражаете, — сказал он. — И сделаем дубль через заднее стекло.
Объявили пятнадцатиминутный перерыв, во время которого Мерри накинула халатик, а рабочие переставляли юпитеры и передвигали кинокамеру. Дублерша Мерри заняла ее место на заднем сиденьи и стала подпрыгивать. Оператор в это время направил на нее объектив, а его ассистент поднес к ее лицу экспонометр. Алиса Бизли, дублерша, была совсем не похожа на Мерри, если не считать цвета кожи и волос. К тому же она была в лифчике. Мерри наблюдала за ней с каким-то отстраненным любопытством, и отметила, что у Алисы полнее грудь. Она стала думать, имеет ли это обстоятельство какое-нибудь значение для съемок.
Для женщины это, конечно, имело значение. Но мужчин, думала она, довольно легко ублажить: им нравятся груди любой формы. Женщины же относятся к собственной груди более придирчиво. Она была уверена, что ее груди невелики и слишком близко посажены друг к другу. Точнее, они обыкновенно были довольно невелики и становились больше за неделю до месячных и в этот период казались ей самой весьма привлекательными. Сносными. Но все-таки очень близко посаженными. Она вспомнила груди Мелиссы: четко очерченные, с плоской ложбинкой между ними. У Алисы груди, думала она, красивые, полненькие, но без лифчика, наверное, свисают.
— Замечательно, — сказал Клайнсингер. — А теперь, Мерри, будь добра…
И она заняла свое место на заднем сиденьи.
— Пожалуйста, все зайдите за эту черту, — скомандовал Клайнсингер.
Он и об этом позаботился, подумала Мерри. Теперь ее увидят только на несколько мгновений через заднее окно. Но рядом был Клайнсингер, и ей было все равно. Он был как доктор. Нет, он даже больше заботился о ее самочувствии, относился с большим вниманием к ней, чем врачи. Он был словно отец и…
— Камера! — крик Клайнсингера прервал ее мысли.
— Эпизод 175. Дубль первый, — крикнул ассистент с рамкой.
— Поехали! — скомандовал Клайнсингер.
Рабочий, стоящий у передней дверцы, стал раскачивать машину. Опустившись на колени, она приподнялась над сиденьем так, чтобы детектив мог ее увидеть, потом присела и снова приподнялась. Ничего страшного. Она вспомнила ту вечеринку, где ее фотографировали «полароидом», и как тогда это показалось ей совершенно нормальным. Она даже заулыбалась, потому что здесь она словно повторяла то, что проделывала в тот дурацкий вечер, но теперь она проделывала это профессионально, хладнокровно, словно стоя у операционного стола. Нет, вовсе не у операционного стола. Она проделывала это ради Искусства. Ради Клайнсингера и ради Искусства. Она предоставила детективу возможность рассмотреть ее получше и снова пригнулась.
— Снято! Большое всем спасибо! — сказал Клайнсингер.
Костюмерша подала ей халат, и Мерри пошла в гримерную одеваться. Оператор готовился снимать новый дубль: лицо Гарднера, когда он смотрит на нее в зеркальце заднего вида. В это время ей там не обязательно быть.
Странно это все было. Ей даже понравилось. И она подумала: не слишком ли это ей понравилось.
* * *
В дверь гримерной постучали.
— Мисс Хаусмен? — спросил женский голос.
— Да.
— Можно мне войти? Это Джослин Стронг.
Мерри открыла дверь:
— Пожалуйста.
— Как вам съемки? — спросила Джослин.
— Не знаю. Надо подождать просмотра. Все ведь зависит от монтажа, правда? — заметила Мерри, улыбаясь.
— Пожалуй. Но что вы чувствовали на съемочной площадке?
— Немного волновалась.
— Вы сняли накладные груди. Можно спросить — почему?
— Мне с ними было очень неудобно и они мешали при съемке. Но была, наверное, и еще одна причина. Чтобы стимулировать волнение, чтобы у меня на лице было заметно правдоподобное волнение.
— Среди наших читателей найдутся такие, которые не одобрят вашего поступка и того, что мистер Клайнсингер отнесся к нему благосклонно. Для европейского проката вы делаете другую версию картины.
