– Поселила она меня в этом сарае, привозила раз в месяц
еду, выпивку и заранее загрунтованные холсты, и только командовала: сейчас,
мол, нужны пейзажи, а сейчас натюрморты… и всей радости у меня было только
общение с Васенькой! – Борис запустил руку за пазуху и почесал
хомячка. – Васенька, он душевный, ласковый, и на искусство у нас близкие
взгляды.
Хомяк видимо понял, что хозяин говорит о нем, и выглянул
наружу, поблескивая круглыми глазками.
– Платила, правда, хорошо, – продолжил
Борис, – жена моя бывшая очень стала довольна, Митеньке скрипку новую
купила, ремонт в квартире сделала, даже зубы новые вставила.
– А что это Оксана холсты заранее грунтовала? –
заинтересовалась молчавшая до того Катя. – Обычно художники сами грунт
наносят, кому как привычнее… кто погуще, кто по-ровнее…
– Не знаю, – Борис пожал плечами, – первое
время сам удивлялся, потом привык… грунт густой, пастозный, видно, одна рука…
Иногда вместо Оксаны Александр приезжал, особенно последнее время…
– Вот этот, – уточнила Ирина, – который тебя
чуть не угробил?
– Он самый! – Борис покосился на бывший Оксанин
сарай.
Развалюха уже догорала. В воздухе вокруг нее огненными
светляками летали искры. На безопасном расстоянии от дома толпились деревенские
жители, не пытаясь потушить строение, но следя, чтобы пламя не перекинулось на
соседние избы. В дальнем конце деревни раздалась сирена, и к месту событий лихо
подкатила пожарная машина. Пожарные отогнали зевак подальше и принялись сбивать
пламя и растаскивать догорающие бревна.
Борис покачал головой, отвернулся от пожарища и продолжил:
– И сама-то Оксана, конечно, не ангел, но этот дружок
ее – совсем гад, смотрел на меня, как на ветошь какую-нибудь. На Васеньку моего
один раз чуть не наступил. Иногда они вместе приезжали. Первое время видно
было, что у них полное душевное согласие, а потом между ними будто черная кошка
пробежала. При мне особенно не лаялись, помалкивали, но смотрели друг на друга
волком. Чувствовалось, что готовы друг другу в глотку вцепиться. А потом вообще
пропали. Должна была Оксана в понедельник приехать – и не появилась…
Ирина с Катей выразительно переглянулись. Катя хотела что-то
сказать, но подруга незаметно для Бориса показала ей кулак.
Художник прикрыл глаза и вялым полусонным голосом
проговорил:
– У меня уж харчи кончились. Хорошо Степановна,
соседка, картошки и огурчиков принесла. А потом этот приехал, сказал, что
привез еды и денег, а сам вместо этого чуть не отправил на тот свет…
– А в ту субботу они зачем приезжали? – спросила
Ирина. – Тоже холсты привезли?
– Нет, – Борис потер многострадальную голову,
вспоминая, – в ту субботу как-то странно все вышло. Сначала приезжает
Оксана какая-то нервная и говорит мне, чтобы я Александру ничего не рассказывал
про холсты.
– Как так? – спросили подруги хором.
– Тут понимаете, какая штука вытанцевалась, –
медленно говорил Борис, – до этого я рисовал пейзажи Ярослава Петуховича.
Так себе пейзажики, сельские, городские, кто такое покупает, в толк не возьму.
Но видно, хорошо расходились, поскольку мне много заказывали. А в последние
время Оксана привезла несколько холстов и сказала, чтобы я рисовал натюрморты и
подписывался Анфисой Курской. Ну, намалевал я натюрмортов – цветочки там
разные, стаканы-вазочки – Оксана все увезла и велела мне помалкивать. А в тот
день, в субботу, только она уезжать собралась – Александр приперся. Зачем – я в
толк не возьму. Ни еды не привез, ни выпить… Короче, вышли они в сад,
поругались там, потом сели по машинам – у Оксаны встала тачка, как осел на
перевале. Ни тпру, ни ну! Сели они тогда в машину Александра и укатили, и
больше Оксана не появлялась.
– А куда же машина делась? – заинтересовалась
Ирина.
– А за машиной Александр приехал на следующий день – в
ремонт, говорит, отвезет. А только она и без ремонта отлично поехала, я даже
удивился.
«Нечему тут удивляться, – подумала Ирина, – он
нарочно машину испортил, чтобы Оксана с ним поехала…»
– А сегодня он тебя о чем спрашивал, когда
приехал? – спросила она.
– Спрашивал про те холсты, не поручала ли мне Оксана
чего нового, а я наврал, – признался Борис, – я сказал, что рисовал
на тех холстах абстрактные фигуры и подписывался Вениамин Лесовой… или Полевой…
забыл…
Борис замолчал, и лицо его стало землисто – серым.
– Эй, друг, ты чего? – забеспокоилась Ирина и
похлопала художника по щекам. Тот проворчал что-то невразумительное.
С той же стороны, откуда приехали пожарные, появился
микроавтобус с красным крестом.
– Ну вот, – обрадовалась Катерина, – в кои-то
веки «скорая помощь» приехала вовремя!
Она встала во весь рост и замахала руками:
– Сюда! Давайте сюда! Здесь у нас пострадавший!
От машины «скорой помощи» к ним вразвалку направился
приземистый старичок в несвежем белом халате. Подойдя к расположившейся под
деревом живописной группе, он подкрутил прокуренные усы и осведомился:
– Ну-с, и кто тут пострадавший?
– Что – разве не видно? – Катерина показала на безжизненное
тело Бориса.
– Оно, может, и видно, – проворчал старичок,
опускаясь возле пострадавшего на колени, – а только у вас, дамочки, тоже
вид не самый лучший!
Он приложил ухо к груди Бориса и сделал подругам знак
молчать.
Послушав минуту, осмотрел пробитую голову художника, поднял
его веки и что-то вполголоса пробормотал.
– Что с ним, доктор? – озабоченно поинтересовалась
Ирина.
– Обычное дело. Сотрясение мозга, – сообщил
старичок. – Опасности для жизни вроде бы нет, но придется
госпитализировать. Вы ему, дамочки, кем, извиняюсь, приходитесь?
– Никем, – честно призналась Ирина. –
Проходили мимо, видим – дом горит, а он пытается из окна выбраться. Ну, мы ему
вылезти помогли и сюда оттащили, на безопасное расстояние.
– Ну-ну, – недоверчиво проговорил доктор и замахал
своему шоферу:
– Леонид, давай сюда с носилками! Будем пострадавшего
на фиг эвакуировать!
– Дорогая! – крикнул Ашот, приоткрыв дверь
ванной. – Принеси мне пожалуйста чистую рубашку!
«Как он хорош! – восхитилась Жанна, увидев своего
любимого мужчину по пояс голого и с одной намыленной щекой, – как дивно он
сложен! Как играют мускулы под его смуглой кожей!»
Откровенно говоря, мускулов под кожей не было видно,
поскольку они скрывались под небольшим слоем жира и под густым ковром волос, но
скажите мне, у какой влюбленной женщины не достанет воображения, чтобы
представить свое сокровище в самом лучшем виде?
– Девочка моя, так как насчет рубашки? Нет? –
спросил Ашот.
